Культовые памятники Оша
Особенно трудно характеризовать культуру населения Оша в кокандский период. И не только из-за скудости источников.
Кокандское ханство находилось на такой стадии развития, что говорить о культурном прогрессе нет никаких оснований: культура предшествующего — тимуридского периода была гораздо выше. Да и источников по истории культуры кокандского периода почти не сохранилось. Можно утвердительно говорить лишь о тех архитектурных и рукописных памятниках,
которые сохранились до наших дней, либо упоминания о которых встречаются в более поздних источниках. Мы даже затрудняемся как-то охарактеризовать материальную культуру горожан, потому что это полностью неисследованная сфера и изучение её является делом предстоящего будущего.
Поэтому остановимся лишь на памятниках культовой архитектуры XVIII—XIX вв. и рукописных книгах этого времени, к выявлению и сбору которых мы были причастны в последние годы в ходе историко-археографической экспедиции.
К культовым памятникам можно отнести мавзолеи — гумбезы, мазары, мечети и медресе, представляющие интерес в архитектурном плане.
Намогильные сооружения киргизов — гумбезы строились, как правило, в традиционном исламском стиле из сырцового, реже — жженого кирпича. Возводились они в честь мифических или реально живших мусульманских «святых» и над могилами крупных местных феодалов. К ним относились гумбезы у подножья Сулейман-горы (где, кстати, позже было родовое кладбище Курбанджан, да и гумбез самой «алайской царицы»), непосредственно в городе Оше, а также мазар конца XVII— начала XVIII в. Ходжа Биала, мазары Ишан Балхи в Уч-Кургане и Арсланбоб в одноименном кишлаке Ошского вилайета. В Оше, писал корреспондент мусульманской газеты «Вакт» («Время») в 1913 г., несколько мавзолеев и много мечетей, особенно много их под Сулейман-горой и вокруг кладбища. Здесь происходили моления. Причем у одной стороны мечети мог быть выставлен на длинной жерди хвост яка, а на другой — флаг.
Скромные во внешнем архитектурном решении гумбезы и мазары Оша во многом уступали известным аналогичным памятникам Средней Азии более ранних времен, в частности, самаркандским эпохи Тимуридов, узгенским караханидского периода или даже синхронным бухарским. Недолговечна была и их жизнь, множество их не сохранилось до нашего времени, равно как и медресе и здания большинства мечетей.
Всего, как можно заключить по архивным материалам, в последние годы Кокандского ханства непосредственно в Оше и его ближайших окрестностях было 6 медресе и 147 мечетей.
Медресе Алымбека высоко оценивалось современниками, как единственно достойное архитектурное сооружение Оша середины XIX в. Его сравнивали с ханскими медресе в Коканде и аналогичными в Бухаре. Были здесь и другие, более скромные медресе — Алымкула, Халмурза-бая.
Медресе и вакф Алымбека подробно охарактеризованы выше. В целом это комплексное сооружение представляло не только исторический, но и архитектурный интерес как памятник былой архитектуры города Оша, юга Киргизии, да и Ферганы в целом. Медресе занимало территорию площадью более четверти гектара и представляло собой значительный архитектурный комплекс. Это было типичное сооружение позднего этапа культового зодчества Средней Азии, образец ферганской архитектурно-строительной школы.
Внешне медресе являло собой замкнутую симметричную композицию, обширный двор окружали кирпичные стены, как бы отделявшие внутреннюю жизнь медресе от внешнего мира; они были более пяти метров высотою, по углам стояло четыре минарета высотою более 15,0 м, которые придавали сооружению своеобразный вид. Входы в этот комплекс были подчеркнуты высокими монументальными порталами с глубокими стрельчатыми нишами.
Характерный живописный вид общему силуэту медресе придавали пять куполов, минареты на углах и два портала. Этот комплекс был весьма внушительным среди окружающей его малоэтажной убогой жилой застройки. Двор медресе имел в плане форму прямоугольника, окруженного по периметру стрельчатыми арками. Во дворе был хауз с проточной водой, выведенный по арыку из реки Ак-Буры. На плоскую кровлю и на второй этаж можно было подняться по винтовым лестницам минаретов. Каким было убранство помещений, сейчас трудно судить, но надо полагать, что и декору помещений было уделено определенное внимание.
Медресе, как уже говорилось, было возведено из жженого кирпича на ганчевом растворе. За период своего существования оно подвергалось неоднократным ремонтам, пристройкам и перестройкам, что даже специально оговаривалось вакфными документами.
Средневековый памятник Оша мавзолей Асаф ибн Бурхия
Наиболее известным сохранившимся до наших дней средневековым памятником Оша является мавзолей
Асаф ибн Бурхия. Современный внешний вид, согласно оценке специалистов, этот мавзолей приобрел в результате реконструкций в XVIII—XIX вв. Но основа его была возведена из обожженного кирпича, характерного для караханидского времени. Неподалеку от мавзолея Асаф ибн Бурхия находился до недавнего времени существовавший (в руинах до 1976 г.) караханидский мавзолей Кчик-Макка. Здание представляло собой купольное сооружение с двумя входами, служившими проходами к мавзолею-мазару Асаф ибн Бурхия.
Что нам известно сегодня об этом мавзолее? Какова его ценность?
Если обратиться к паспортам памятников истории и культуры Киргизстана, заведенным на подобного рода объекты в Министерстве культуры Киргизской ССР, можно узнать, что мавзолей Асаф ибн Бурхия «имеет научно-историческое и художественное значение как единственный представитель этого вида сооружений Ферганской долины, сохранившийся в г. Оше». Информации о мавзолее, его фото и планы можно встретить в работах Л. А. Зимина, Б. П. Денике, А. Н. Бернштама и
В. Е. Нусова, хотя о времени возведения этого сооружения единого мнения у исследователей пока нет. Не установлено и имя автора и строителя мавзолея, неизвестно даже подлинное имя захороненного в мавзолее, мемориальная надпись в нише утрачена. По сообщению Л. А. Зимина, на несохранившейся до наших дней одной из двух створок резной двери было имя резчика — усто Ахмед. Вот, пожалуй, и все данные. Датировка памятника предложена сугубо по сравнительным аналогиям, технике и строительному материалу, по архитектуре сооружения. Считается, что в основе мавзолея было сооружение караханидского времени XI—XII вв.
Затем на этом месте возводилось новое культовое сооружение XVI в., позже подвергшееся перестройке и приобретшее современный вид в XVIII—XIX вв. Последние изменения были связаны с пристройкой к мавзолею в начале XX в. мечети Джами.
Согласно преданию, здесь был захоронен местный «святой» — Асаф ибн Бурхия.
Мавзолей расположен на восточном склоне Сулейман-горы и главным фасадом обращен на юго-восток. Сооружение в плане прямоугольное с размерами сторон 7,3 и 9,65 м. Внутреннее помещение имеет восьмиугольное очертание. Стрельчатый купол диаметром 4,4 м покоится на восьмигранном невысоком барабане. В архитектурном решении это — высокий портал с глубокой нишей, перекрытой стрельчатой аркой. Верхняя часть портала завершается четырьмя прямоугольными проемами с прозрачными решетками. Вместо карниза портал завершает массивное орнаментальное в виде парапета ограждение. Кроме основного дверного проема в нише портала есть поздний дверной проем в юго-западном фасаде. Над дверью была надпись на небольшом плафоне. Фундамент памятника сложен из крупных рваных камней на лессовом растворе. Стены и купол выложены из жженого кирпича. На портале и вокруг двери юго-западного фасада имеется резной ганчевый декор. На флангах, возможно, в углах, были изящные стройные колонны.
Мавзолей как архитектурный памятник подлежит государственной охране. В 1980—1983 гг. группой архитекторов реставрационных мастерских Министерства культуры республики разработан проект реставрации и реконструкции мавзолея.
Мечеть Рават Абдуллы-хана
С северо-восточной стороны у подножья Сулейман- горы сохранилась одна из больших мечетей, называемая Рават Абдуллы-хана.. Здесь в настоящее время размещена экспозиция по дореволюционной истории области краеведческого музея.
Первоначальный вид это культовое сооружение давно потеряло в результате неоднократных ремонтов и перестроек, проведенных в XIX в. и в первой половине XX в.
До ремонта мечеть Рават Абдуллы-хана имела величавый вид монументального культового сооружения. Главный фасад мечети, обращенный на восток, представлял собою симметричную трехарочную композицию, которая завершалась на оси высоким стрельчатым куполом. Три глубокие монументальные арки образовывали три стрельчатые ниши глубиною от 3 до 4м. Арки ниш опирались на мощные пилоны толщиною от 125 до 162 см. Ниши арок давали глубокую тень, которая подчеркивала выразительную рельефность фасада сооружения. Архитектурный декор на фасадах не сохранился, но можно полагать, что он был.
Мечеть в плане имеет форму прямоугольника с размером сторон 15,6 и 27,4 м. Толщина колеблется в пределах; от 92 см до 2,5 м. Сруктурцо ее план состоит из трех частей. Центральная подчеркнута высоким куполом, боковые имеют, хотя и второстепенное, немаловажное значение.
Открытое центральное помещение с высоким куполом, находящееся на оси главного фасада, перекрыто стрельчатым куполом на парусах. Диаметр купола около 4 м. Высота центрального помещения от пола до зенита купола около 12 м.
Центральная часть была летним помещением, а боковые — зимними, которые освещались через узкие стрельчатые окна.
Мечеть возведена из прочного плиточного кирпича на лессовом растворе с примесью ганча. Полы, возможно, были выстланы кирпичом. Внутренние стены и купола оштукатурены ганчевым раствором. Не исключено, что существовали росписи на стенах с растительным и геометрическим орнаментом. Точная дата строительства мечети пока не определена. Но, судя по стилю, характеру архитектурных форм и декора, а также конструкций и строительных материалов, по строительным приемам зодчих, эта мечеть сооружена в духе ферганской архитектурно-строительной школы XVI—XVII вв.
Архитектурный обмер мечети Рават Абдуллы-хана был произведен в 1963 г. архитектором В. Е. Нусовым. Им же разработано проектное предложение реконструкции и реставрации этого архитектурного комплекса.
Мавзолей Асаф ибн Бурхия и мечеть Рават Абдуллы- хана в Оше представляют определенный историко-культурный интерес как памятники ферганской архитектурной школы позднего средневековья. В Южной Киргизии таких сооружений всего два и оба они находятся в Оше. Эти памятники войдут в «Свод памятников истории и культуры Киргизстана», который готовится к печати.
Аналогичными, но более скромными в архитектурном решении были и другие мавзолеи, мечети и медресе Оша.
Строительным материалом служили жженый и сырцовый кирпич, гуваляк, пахса, использовалось для внутреннего крепления и архитектурного обрамления также дерево. Мечети и медресе, как правило, имели айваны, примыкавшие к зимним помещениям, стены и потолок их украшали разноцветные росписи с растительным и геометрическим орнаментом, резьба по ганчу и дереву. В медресе имелись Кельи для учащихся. Дети обучались в мектёбах (школах) при мечетях, с превеликим трудом осваивая лишь азы арабского письма и чтение Корана. Ученики овладевали канонами ислама и едва ли в этот период занимались науками. Да и учащихся было очень мало, киргизов — единицы, и то преимущественно из среды зажиточных горожан и ошского купечества. Мы не знаем имени ни одного ошского ученого или писателя времени Кокандского ханства, кто оставил бы хоть какой-то заметный след в культуре, не в пример раннему средневековью.
Санаты Молдо Нияза
Киргизский народ, как известно, не имел до революции своей письменности, исторических хроник и литературных письменных произведений. Однако общение с узбеками и таджиками (а оно в Още было наиболее тесное) способствовало распространению, правда, весьма незначительному, среди киргизов и в кокандский период арабского письма. В Оше распространялись и ходили среди населения единичные экземпляры рукописных книг как на арабском, так и на таджикском языке, а также на тюрки, или иначе — чагатайском языке. Находки старинных книжных рукописей в Оше (часть их хранится в Ошском краеведческом музее, часть приобретена для фондов Института истории Академии наук Киргизской ССР), служат бесспорным доказательством, пусть слабых, но все же культурных связей киргизов с другими среднеазиатскими народами.
Археографические находки, в том числе и в Оше, говорят о том, что среди обращавшихся в Киргизии рукописных книг были не только сочинения духовного содержания (хотя таковых, вполне естественно, больше), но и светского характера — учебники, поэтические сборники, в том числе и санаты (четверостишья нравоучительного характера), наставления по правоведению.
В рукописном виде ходило среди населения и такое легендарное сочинение, как уже упоминавшийся выше «Трактат о городе Оше». Это копия анонимного сочинения, переписанного во времена кокандских ханов и уходящего своими истоками, видимо, в средневековье. В нем собрание мусульманских преданий, прославляющих достоинства и достопримечательности Оша. (Фотокопия его переснята нами еще в 60-х годах в Ленинградском Отделении Института востоковедения АН СССР, а в середине 70-х годов его с персидского любезно перевели востоковеды из Алма-Аты В. Н. Настич и В. К. Шуховцев). Не имея конкретно-исторического значения, рукопись тем не менее представляет интерес своим мифологическим осмыслением некоторых сюжетов. В частности, именно здесь упоминается, что г. Ош — «лучший из городов». В ней говорится: «В восточной стороне есть город, который называется Ош. Он — лучший из городов, и он достойнее остальных городов, а его жители [достойнее] остальных народов». И далее снова: «Это город, который находится на востоке земли и называется Ош, а еще называют его Хайр ал-булдан» (букв.-. «Лучший из городов». Название Хайр ал-булдан редко встречается в других источниках).
Рукопись XIX в., переписанная тушью почерком насталик на типично восточной бумаге, переплетена в картон, покрытый кожей, представляет собой характерный образец кокандских религиозных книг. Имеет историко- культурное значение как письменный памятник прошлого. Правда, следует отметить, что, по заключению названных выше переводчиков, язык сочинения (персидский, таджикский) отличается малограмотностью, текст изобилует грамматическими неточностями и диалектизмами. Это как раз и говорит, что автор не блистал особой «ученостью», и что сочинение было написано где-то на периферии от культурных центров, не исключено, что именно в Оше.
Примечательным памятником культурного прошлого киргизского народа являются рукописи санат киргизского автора прошлого столетия Молдо Нияза (примерно 1820—1896 гг.). Первая его рукопись была случайно обнаружена в Ошской области в 1951 г. профессором Б. М. Юнусалиевым и сейчас хранится в Академии наук Киргизской ССР. Автор был известным в свое время певцом-наставником, возможно, из алайских или шахи- марданских киргизов. Как следует из санат, Молдо Нияз объездил всю Фергану, Тянь-Шань, Чуйскую и Таласскую долины. Будучи свидетелем и непосредственным участником многих исторических событий в Кокандском ханстве, он оставил о них свои записи в форме поучений. В санатах Молдо Нияза мы встречаем упоминания о кокандском Худояр-хане, Алымкуле — всесильном регенте при малолетнем Сарымсаке, Якуб-беке—кашгарском бадаулете — основателе уйгурского государства Иетшышаар и др. В них находим мотивы сочувственного отношения к простым труженикам, обличения деспотизма Худояр-хана, при котором «весь угнетенный народ попал в беду: сын остался сиротой, жена стала вдовой, джигиты Алымкула бежали», у киргизов «кровавый день настал». Бичуя ханских прислужников, султанов-тысячников, Молдо Нияз говорит, что лучше умереть простым алайцем, чем уподобиться кровопийцам.
В отдельных санатах Молдо Нияза звучит прямая, хотя и несколько наивная, критика местных киргизских феодалов и духовенства (казиев), которые наживаются за счет простого люда (букары), жестоко угнетая свой народ. Автор призывает борцов против кокандских приспешников — неких киргизов из рода найман Суванкула и Таира к защите народных интересов, к активной борьбе: «Все найманы в угнетение попали. Ханские тысячники насилуют народ. Где вы — Таир и Суванкул? Надо спасать народ!»
Как историк, да и как поэт, Молдо Нияз не сумел подняться до научного анализа фактов и их художественного обобщения. Все события он преподносит так, как воспринимает: наивно, субъективно, упрощенно, иногда неверно в силу ограниченности мировоззрения, иногда из-за слишком пристрастного отношения к участникам и событиям, поскольку сам был лично с ними связан. Все это и понятно. Трудно ожидать большего от воспитанника ортодоксального медресе (а только такое и мог окончить в свое время Молдо Нияз). Однако надо учитывать, что для того периода это пока еще единственное высказывание представителя киргизского народа о современных ему исторических и политических событиях. К тому же, следует учитывать, что санаты написаны «на киргизском языке, с отражением фонетических, морфологических и лексических особенностей юго- западного (ичкиликского) диалекта»112, как констатирует признанный советский тюрколог, специалист киргизского языкознания академик Б. М. Юнусалиев.
Средневековые рукописи Оша
В Ошской области и непосредственно в г. Оше нами выявлено, а затем приобретено для Института истории Академии наук Киргизской ССР несколько рукописных книг, в том числе и кокандского периода. Правда, в большинстве своем это — различные комментарии к шариату, коран, хадисы (высказывания пророков), но среди них есть и рисоля — книжечки-молитвы и, наставления ремесленникам, мясникам, земледельцам и даже учебники.
Среди находок —- интересные наборные, литографические и рукописные книги со стихами Бедиля и Хафиза, Омара Хайяма, Джами и Алишера Навои, есть и совсем безвестные рукописи.
На территории Киргизии нами были приобретены и такие сочинения, как тюркское переложение «Мухтасар ал-Викайа» (копийный список 1807 г.), энциклопедический словарь «Гийас ал-лугат» (1826/27 г.), копия сочинения средневекового автора из Средней Азии по мусульманскому правоведению «Ал-Хидайа», объемная тюркская рукопись Суфи Аллаяра «Маслак ал-мутаккин» («Путь праведных») и другие.
Одним из ценных наших приобретений 1984 г. можно считать почти целый экземпляр рукописи, любезно переданной в дар институту старейшим жителем Оша С. Исаковым. В одном книжном переплете в ней различные сочинения, объединенные общей тематикой. По мнению востоковеда В. Н. Настича, в рукописи содержатся четыре текста на арабском языке по схоластической логике и комментарии к ним. На полях первого текста приписки из других сочинений разными почерками и чернилами. Заставка — колофон имеет дату— 1242 г. х., т. е. копийный список сделан в 1826/27 г. В колофоне второго сочинения приводятся имя переписчика и дата завершения его работы над рукописью: «12 месяца зулкада года 1242 совершено: рукой бедного, ничтожного Мир Сейида Ибрахима, сына Мирза Махмуда Мазари в Хазрат-Шах, одной из деревень Балха, в мазаре, изобилующем знамениями четвертого халифа [т. е. Али], Закончил. Конец» В переводе с хиджры указанная дата соответствует 7 июня 1827 г.
Аналогичны и два следующих сочинения — комментарии.
Особой научной ценности по содержанию сборник не представляет, тем более, что все приведенные в нем трактаты, комментарии и, возможно, суперкомментарии безымянны. Определенный интерес представляет сама рукописная книга как таковая — копийное произведение кокандского периода, имевшая хождение в Оше, наличие в ней имени переписчика, дата, а также особенности каллиграфии и переплета. Рассматриваемая книга — образец рукописного книжного дела в Средней Азии первой половины XIX в. и, что не менее важно, свидетельство бытования в Оше традиционной мусульманской грамотности на арабском языке.
Небезынтересны в некотором смысле и обнаруженные нами в одном из гумбезов Ошской области в этом же 1984 г. несколько свитков с записанными на них от руки мусульманскими молитвами. Это своеобразные обереги— тумары, написанные на бумаге среднеазиатского Производства XIX в. темно-серыми или коричневыми чернилами, плохо заточенным каламом (пером) и некаллиграфическими почерками.
Один из свитков содержал молитву на таджикском языке приблизительно следующего содержания: «От болезней. — Кто при себе с чистыми помыслами имеет [данную молитву], то все равно, что он совершил бы тысячу хаджей (поломничеств в Мекку. — авт.) или прочел тысячу раз коран, или освободил тысячу рабов, или насытил тысячу голодных и т. п. Хазрат Осман говорил, что бог сотворил для человека три тысячи болезней. Кто эту «великую» молитву с искренним чувством при себе держит, того она от трех тысяч болезней, посылаемых Аллахом (!), предохранит, и шайтан к этому человеку дорогу не найдет...» и т. д. Как, оказывается, все просто!
Помимо того, что эти и подобные им молитвы-обереги, строго говоря, являются таким же продуктом народного творчества, как и образцы любого литературного жанра, и уже поэтому заслуживают внимания специалистов-языковедов, диалектологов и фольклористов, они представляют собой и красноречивое свидетельство религиозного мракобесия, одурманивания простых людей, которым в случае серьезной болезни или другого несчастья вместо лечения или активного вмешательства в ход событий, в «красочной» и соблазнительной форме предлагается (причем без альтернативы!) «с чистыми помыслами» и искренним чувством надеяться только на Аллаха, который-де поможет мусульманину. Тут же совершенно прозрачно намекается, что если кому-то это не поможет, то исключительно по причине отсутствия «чистых помыслов» и безусловной веры во всю эту мистическую чепуху. Написавший же эту молитву и получивший за нее определенную плату мулла, конечно же, ни за что не отвечал.
На примерно такой идейно-просветительной основе протекала «культурная» жизнь горожан Оша и окрестного населения в мрачный период кокандского владычества — времена темноты и забитости, насилия и безудержной эксплуатации.
Духовное наследие горожан Оша
Характеризуя весь археографический комплекс в целом — все собранные рукописные книги и свитки, можно отметить, что, несмотря на всю их скромность, они представляют достаточно ценные и интересные для исторической науки источники, позволяющие сделать определенные выводы о степени развития, а точнее, — о бедности просвещения и отсутствии научных представлений (о науке, конечно, и речи нет). И все же даже свитки с полуграмотными молитвами на тюркском и таджикском языках, на первый взгляд, лишенные какого-либо познавательного значения, могут внести определенный вклад в изучение социальной и индивидуальной исторической психологии населения того времени, в значительной мере уходящей в глубь столетий и корнями своими отражающей весьма древние представления и верования.
Не говоря уже о произведениях светского содержания, несущих интересную историческую информацию и представляющих художественную ценность, рукописные книги по богословию и мусульманскому правоведению, не будучи прямыми первоисточниками исторического круга, тоже зачастую содержат скрытый фактографический материал, позволяющий делать определенные идеологические выводы. Все они при критическом подходе к ним как источникам могут служить немаловажным подспорьем для востоковедов-историков, для философов и историков мусульманского права. В любом случае они отражают интересы, ценности или дух своей эпохи.
При всем этом надо учитывать, что рукописные книги, особенно выполненные с высоким художественным мастерством, были очень редки и ценились высоко. По-этому и доступны они были только состоятельным людям, да и появлялись нередко лишь по заказу правителей, крупных феодалов-меценатов и состоятельных горожан.
Как видим, и архитектура культовых памятников (гумбезы, мазары, медресе, мечети) и памятники духовной культуры, в частности книги, имеют классовый характер как по форме, так и по содержанию, хотя непосредственным их творцом, мастером (и нередко высокого уровня) были исполнители из народа. Классовая структура антагонистического общества накладывала свой отпечаток не только на политику, хозяйство и быт, но и на материальную и духовную культуру. Как указывают основоположники марксизма, «класс, имеющий в своем распоряжении средства материального производства, располагает вместе с тем и средствами духовного производства, и в силу этого мысли тех, у кого нет средств для духовного производства, оказываются в общем подчиненными господствующему классу».