СНОВА ХОДЖА ВАЛИХАН, СНОВА ШЛАГИНТВЕЙТ
Караван Мусабая занимал одиннадцать лавок в сарае «Кунак». Торговля шла успешно, и на первой же неделе товары были почти все проданы с большой выгодой.
По расчетам караван-баши, для откорма вьючного скота требовалось не менее двух месяцев. Валиханов решил воспользоваться этим и совершить поездку по стране. Ему хотелось посетить Яркендский оазис и город Яркенд. В караване еще оставалось непроданным некоторое количество юфты, Валиханов вместе с бухарцем Мухсин Сагитовым решил отвезти ее в Яркенд. Они получили у аксакала билеты на выезд, и 10 октября, оставив молодую жену, Валиханов покинул Кашгар.
Товар с подрядчиком был отправлен вперед заранее, и Валиханов ехал налегке. Дорога до Янгигисара и за ним до уртенги Кокрават шла по густонаселенным оазисам, питающимся водой горных речек, мимо рощ шелковицы, черешневых и персиковых садов, полей, аулов. За Кокраватом оазисы кончились и началась песчаная пустыня Кум-Шайдан. Однообразные песчаные холмы, лишь кое-где поросшие саксаулом, тянулись с запада на восток; то и дело попадались горько-соленые озера, обрамленные зарослями камыша; иногда песчаные пространства сменялись глинистыми, почти безжизненными, с выступившей на поверхность белесой солью, издали похожей на снег. Вдоль дороги валялись полузасыпанные сыпучими песками скелеты павших верблюдов, лошадей... Мухсин-Сагитов рассказывал своему любознательному спутнику, что дальше, вдоль большой реки
Яркенд-Дарьи, встретятся ему еще прибрежные леса дженгель, двумя узкими полосками вытянутые вдоль
реки...
Но Валиханову не суждено было проникнуть в Яркенд, не суждено своими глазами убедиться в том, что пустыня Кум-Шайдан лишь маленький участок, отделенный Яркенд-Дарьей от огромной пустыни Такла-Макан...
Всадники спускались с песчаной гряды, когда сзади послышался глухой конский топот. Кто-то догонял их. На всякий случай приготовив пистолет, Валиханов ждал.. Впрочем, тревога оказалась напрасной: Валиханова догнал нарочный из Кашгара и передал ему письмо, в котором Мусабай сообщал неприятные новости: в команде брат хана Худояра, Малибек, поднял восстание и занял престол, а ходжа Валихан снова бежал в неизвестном направлении. Мусабай советовал немедленно вернуться в Кашгар.
Пока Валиханов путешествовал по стране, в Кашгаре произошли немаловажные события. Слухи о восстании в Коканде дошли до Кашгара в первой половине октября, почти сразу же после отъезда Валиханова. Тогда же к аксакалу Насырэддину прибыли гонцы и от хана Худояра, и от его брата Малибека с требованием немедленно выслать закет. Бедный аксакал попал в чрезвычайно затруднительное положение: пошлешь закет Худояру — , вдруг победит Малибек, пошлешь Малибеку... но вполне вероятно, что хан одолеет повстанцев. Аксакал Насырэддин решил повременить и не ошибся: 15 октября пришло достоверное известие о водворении на ханство Малибека, и Насырэддин получил ханский ярлык — его оставляли в прежней должности и уверяли в ханской благосклонности...
Но аксакал Насырэддин был слишком опытным человеком, чтобы поверить в искренность хана — к таким приемам новые владыки прибегали довольно часто, и делалось это для того, чтобы аксакал не припрятал собранные деньги...
Поверенные нового аксакала прибыли в Кашгар через день, немедленно заключили Насырэддина под стражу и дочиста обобрали его. И тотчас изменилось отношение к опальному аксакалу и его сыну — прежние друзья не замечали их на узких улицах Кашгара, где и разойтись-то было трудно. В этом отношении гостеприимные кашгарцы ничем не отличались от прочих смертных, и горячий по молодости наивный Валиханов искренне удивлялся и негодовал.
Тревожно было на сердце у Валиханова. Кто знает, что сулит ему приезд нового аксакала? Да и день как на грех выдался ненастный, холодный. Облетала листва с тополей, черешен, шелковин. На террасах мечетей священнослужители ахуны вместе с учениками медресе, громко читали молитву «Кнут», обладающую редкостной
способностью разгонять облака, читали долго, истово, ведь нет ничего стрешнее для глиняного города, чем проливной дождь.,.
Нор-Магомет оказался человеком веселым и черезвычайно общительным. Разгульные машребы он предпочитал серьезным делам, и семипалатинские караванщики легко поладили с ним. Щедрые подарки окончательно уверили аксакала, что его новые знакомые, люди глубоко добропорядочные, истинные мусульмане, и он чуть ли не каждый вечер приглашал Мусабая и Валиханова к себе в гости. А после того как и второй аксакал встал горой за семипалатинских купцов, кашгарские беки тоже сменили гнев на милость, и семипалатинцы получили почти баснословную свободу; им даже разрешилось иногда ходить ночью по улицам, что прочим горожанам делать не рекомендовалось ночные прогулки грозили весьма неприятными объяснениями в дынзе - городской полиции.
В декабре выпал первый снег, замерзли пруды, а в арыки перестали подавать воду. Привыкшему к сибирским морозам Валиханову зима казалась нехолодной -температура держалась около нуля и только раза два за всю зиму опускалась значительно ниже —до 8—16° мороза. Но сами кашгарцы придерживались иного мнения о своей зиме — особенно уличные певцы, нищие, полоумные наркоманы «бэнги», отравленные гашишом и опиумом,— все те, кто не имел средств для покупки очень дорогих дров, кто кутал костлявые немытые тела в рваные, видавшие виды халаты или старые, выброшенные хозяевами китайские епанчи... После таких морозных ночей всегда вывозятся за город трупы отверженных, не сумевших найти теплое убежище, а песни слепцов звучат особенно грустно и рассказывают они о тяжелой жизни в Кашгаре, где труднее сохранить голову, чем прокормить лошадь, о той стороне кашгарского быта, которую так добросовестно избегают затрагивать веселые легенды о веселом городе...
Впрочем, в обеденное время грустные песни слепцов успешно заглушают звуки китайского гонгонга и бубна: по правилам городского этикета обед хаким-бека должен сопровождаться.бравурной музыкой, которую исполняют на особой башне, специально для этой цели выстроенной в Кашгаре...
Предпринять новую поездку по стране Валиханов не мог, но время даром не тратил: выискивал старинные рукописные книги, истлевающие в лавках неграмотных купцов; скупал образцы ремесленных изделий, драгоценный «камень вечности» нефрит, столь ценимый китайцами,— его добывали в горных реках; собирал сведения по экономике края, его истории и особенно тщательно — о событиях последних лет, о ходже Валихане.
И постепенно Валиханов сумел восстановить всю историю правления фанатичного ходжи. Ему рассказывали о нем старики-ахуны, купцы, едва сумевшие сохранить головы, нищие, которых Валиханов кормил в своей лавке, бэнги и кумарбазы — азартные игроки в кости и обычно самые ревностные участники любой городской смуты...
Страшную память оставил по себе ходжа Валихан, борец против неверных. Прекратилась торговля в городе, замерла промышленность, были попраны освященные традицией порядки: женщинам запретили выходить на улицу с открытым лицом и даже заплетать косы, народ, как и в Коканде, насильно сгоняли в мечети; тюрьмы были забиты и правыми, и виноватыми, непрерывно росла пирамида из человеческих голов на берегу реки Кызыл-су. Все жили в постоянном «ожидании смерти и предупреждали друг друга: «Если вам не тяжело носить своих голов — молчите!..» Из уст в уста передавались страшные слухи. Вчера на машребе в дворце хаким-бека ходжа Валихан велел при гостях отрубить голову музыканту, осмелившемуся зевнуть в его присутствии. Сегодня к ходже пришел лучший кашгарский оружейник и принес ему в подарок великолепные, с клинками, отливающими синевой, сабли. Были они так остры, что могли перерезать летящее перо. Но ходжа Валихан иначе испытал их качество: он собственноручно отрубил голову сыну оружейника, а мастера пожаловал халатом за хороший подарок...
Кашгарцы проклинали ходжу и ждали, как избавителей, китайцев...
Но напасть на след немецкого путешественника Адольфа Шлагинтвейта Валиханову пока не удавалось...
Общество в Кашгарии делилось на три класса: беков (администрация), ахунов (духовные лица) и алвонкаш (простой народ). Познакомиться с бытом беков, ахунов, а также с купечеством, выбившимся в «люди», не составило особого труда для Валиханова. Но лишь с большим трудом удалось собрать ему сведения о жизни запуганного и забитого простого народа... И тогда выяснилась печальная картина. Тяжелые налоги навечно обрекали ремесленников и земледельцев на полунищенское существование — продуманы они так хитро, что при малейшем увеличении достатка тотчас возрастает и налог. Даже те, которым удалось сколотить состояние, притворяются нищими, таясь даже от соседей, или бегут из благословенного Алтышара в другие страны. Китайские чиновники, местные беки и даже солдаты поделили между собой все население, создав чрезвычайно выгодную для себя систему клиентизма.
Закрепленные за чиновниками «клиенты» обязаны бесплатно поставлять своим господам мясо, сало, зерно и другие съестные припасы, если они горожане, пахать их землю и по очереди выполнять домашние работы, если они сельские жители... С горечью убеждался Валиханов, что наветы кое-кого из кокандцев или бухарцев на жителей Кашгарии ложны. Нет, перед ним был не ленивый и развращенный, а трудолюбивый, но до крайности забитый народ. «Если бы кашгарцы могли пользоваться плодами своих трудов,— думал Валиханов,— то они были бы одним из самых богатых восточных народов...» Те же высокие, непомерно раздутые налоги препятствуют развитию промышленности, торговли, и по промышленному развитию Алтышар уступал соседним районам Средней Азии...
Нельзя было не удивляться трудолюбию земледельцев, обрабатывавших скудные полупустынные почвы при помощи плуга с деревянным сошняком и доски с гвоздями, заменяющей борону. И все-таки они получали большие урожаи пшеницы, риса, джугары, ячменя, кукурузы, конопли, кунжута, табака...
Получеть первые сведения об Адольфе Шлагинтвейте Валиханову, как ни странно, удалось от собственной жены, которой он уделял так мало внимания. Она ему рассказала, что в прошлом году летом видела, как палачи вели по улицам города светлоголового и светлолицего иностранца — френга. Руки френга были туго связаны за спиной кушаками. Он широко шагал, глядя прямо перед собой, и полы его халата распахивались при движении. Палачи вывели френга из городских ворот, и потом уже больше никто не видел его...
Странный муж попался чаукен — мало ли народу казнил ходжа, и так ли уж это страшно, что велел он отрубить голову белолицему френгу?!. А муж ее заволновался, ушел от нее и ходит из угла в угол по комнате.
Вот что удалось в конце концов узнать Валиханову о судьбе Адольфа Шлагинтвейта.
Пробравшись в Кашгар, Шлагинтвейт решил представиться ходже Валихану и попросил знакомого купца Наман-бая, родственника ходжи, достать ему индийской золотой парчи и кашмирских шалей для подарка. Шлагинтвейт сказал ему, что он англичанин и идет с особым поручением из Бомбея к кокандскому хану. Но Наман-бай не успел исполнить просьбу путешественника. Город уже осадили китайские войска, и сподвижники ходжи Валихана, решив, что френг сведущ в военном деле и может помочь отстоять город, схватили его и повели к ходже. Валихан в этот день, как обычно, предавался курению гашиша и, почти не разговаривая со Шлагинтвейтом, потребовал, чтобы тот передал ему все документы, предназначенные кокандскому хану. Шлагинтвейт отказался, и это предрешило его участь: Валихан приказал казнить его, а голову бросить на пирамиду... Шлагинтвейт понимал, что просить пощады бесполезно. И он не просил ее. С высоко поднятой головой, провожаемый удивленными взглядами горожан, среди которых была и чаукен, прошел Шлагинтвейт последний раз по улицам Кашгара...
Валиханов переживал его трагедию как свою собственную, да и кто мог поручиться, что сам он благополучно доберется до русской границы?.. Слишком хорошо помнил Валиханов, что почти в каждом томе «Записок Русского императорского географического общества» публикуются некрологи об очередных мучениках географической науки, погибших в Азии, Африке» Южной Америке или в Арктике... Да, никто лучше Валиханова не мог представить себе подлинную цену географических открытий...
Даже если его путешествие закончится благополучно, то и в этом случае не слишком ли высока будет цена добытых им сведений об Алтышаре?.. А ведь в сущности сделал он не так уж много — всего лишь пере-шагнул порог, на который поднялся Петр Петрович Семёнов...
Вновь рискуя, Валиханов сделал отчаянную попытку разыскать драгоценные дневники Шлагинтвейта, но, к сожалению, она не увенчалась успехом — дневники Шлагинтвейта безвозвратно погибли...
Правление кровавого ходжи Валихана окончилось вскоре после казни Шлагинтвейта. Преданный почти всеми сподвижниками и проклинаемый населением, ходжа бежал из Кашгара и после некоторых приключений, окончившихся для него вполне благополучно, снова обосновался в Коканде.
...Давно уже отъелись на пастбищах лошади и верблюды, зажили раны на их спинах, и пора было собираться в обратный путь. Но зима свирепствовала и на равнине, и в горах, и горные перевалы были закрыты. Доступным оставался только проход на Коканд через Кашгарскую теснину, но ехать в Коканд, где его могли опознать, Валиханов не решался... И в это время вновь по Кашгару пронесся слух, что с караваном Мусабая проник в страну русский агент. Говорили, что скрывается он за Городом, на пастбищах, среди слуг каравана. Один из ловких беков после этого проехался по пастбищам, но русского так и не обнаружил. Аксакал Hop-Магомет смеялся над подозрительностью туземных властей и готов был головой поручиться за каждого члена каравана...
Но Валиханов стал торопить Мусабая в обратный путь. Долгое нервное напряжение давало себя знать, и все труднее становилось ему разыгрывать беззаботного молодого гуляку. Давно уже упаковал он дневники, старинные уйгурские книги, образчики рукомесленных изделий— дабы, чекменя, машру, тимпая, дарая и других шерстяных и бумажных материй... Не давала ему покоя теперь трагическая история Шлагинтвейта, мысль о судьбе его записок. Малейшая неострожность и... все сделанное им, Валихановым, канет в небытие, и снова Кашгарии будет белым пятном для мировой науки...
Новые сведения о подозрительных действиях ходжи Валихана отвлекли китайцев и туземных беков, и они перестали искать русского агента: более реальная опасность нависла над городом... Кашгар в эти дни жил напряженной, полной тревожного ожидания жизнью. В городской полиции, дынзе, собирали копья и дротики, были усилены караулы у ворот, и опять с наступлением темноты цокали по тихим улицам конные патрули.
...Начиналась весна. Оттаяли городские пруды, и в арыки пустили воду. В конце февраля на базаре уже продавали пирожки, начиненные ростками зелени... После долгих проволочек 7 марта 1859 года караван выступил из Кашгара.
Немало испытаний выпало на обратном пути на долю Валиханова и его спутников. Еще в городе узнали они, что за ними неотступно следуют соглядатаи, посланные крупными киргизскими родами, что о богатстве каравана распускаются самые фантастические слухи и все любители легкой наживы с нетерпением ожидают, когда караван появится в их владениях. В полной мере изведали они на себе столь прославленное легендами и книгами «восточное гостеприимство»: киргизские родоначальники силой загоняли их в свои аулы, давали на ужин двух тощих баранов, а утром требовали дорогих подарков, а если подарки казались им малы, просто грабили караван.
Последнему испытанию подверглись они уже в Иссык-Кульской котловине, когда шли по Заукинскому ущелью. Там караван остановил грозный киргизский родоначальник Тургельды. Он слышал о пребывании в караване Валиханова, а один из киргизов узнал и выдал его. Тургельды обнаглел: он грозил отправить Валиханова в Коканд и требовал огромный выкуп. К счастью, во-время подошел русский военный отряд, посланный встречать караван, и Тургельды ушел в горы, не рискуя обострять отношений с русскими...
Впервые в ту ночь Валиханов заснул совершенно спокойно. Дорога дальше шла по уже знакомым местам. Остался позади голубой Иссык-Куль, затянутый нежнолазоревой дымкой, и показались впереди каменные курганы Сан-Таша, сложенные, по преданию, воинами Тимура...
И снова задумался Чокан Валиханов о прошлом этого края, о его настоящем и будущем...
Да, сложная, запутанная история у народов Средней Азии. Ему, Валиханову, удалось прочитать лишь крохотную страничку из этой необозримой, веками слагавшейся книги, в которую никто еще не заглядывал...
Что представляет собой Средняя Азия? — спрашивал себя Валиханов. Медленно, но верно она превращается в пустыню с развалинами городов, заброшенными водопроводами, каналами, колодцами; заносятся песками древние оазисы, на месте садов ныне лишь черные саксаулы протягивают к солнцу корявые, высохшие от зноя ветви. На развалинах многовратных когда-то городов стоят теперь жалкие мазанки и живут в них невежественные люди, забитые до идиотизма религиозным и монархическим деспотизмом. Правят ими ничтожные человечишки, подобные ходже Валихану, возомнившие себя всесильными владыками, капризные, своенравные, без суда и следствия уничтожавшие тысячи ни в чем не повинных людей, складывающие во славу свою пирамиды из человеческих голов или курганы из камней — немых свидетелей их кровавых злодеяний...
С горечью думал Валиханов, что в Бухаре, Хиве, Коканде, которые когда-то были городами богатыми и просвещенными, теперь господствуют бедность и невежество. Бесценные библиотеки Самарканда, Ташкента, Ферганы, Хивы, Бухары, обсерватория в Самарканде уничтожены магометанской инквизицией, которая предала проклятию всякое знание, кроме религиозного. Стерты с лица земли многие памятники великих культур прошлого как свидетельства греховной борьбы Человека с творчеством Аллаха. Только мечети, медресе и гробницы магометанских святых, только кенехане — клопяные ямы для заключения, только тюрьмы и башня Мунар, с которой сбрасывают преступников, сохранила» из-за своего «благого» назначения...
Среднеазиатские владыки не пишут стихов и мемуаров, не составляют астрономических таблиц, как это делали их предки. Зато каждый день они во главе торжественных процессий отправляются в мечети и там смиренно беседуют с муллами, а вернувшись домой, идут на арену любоваться боем дрессированных баранов. Свирепые животные бьются до тех пор, пока у одного из них не расколется череп...
Думал Чокан Валиханов о будущем Средней Азии. Оно рисовалось ему смутно — он видел народ, живущий свободно, не зависящий от прихоти узурпаторов, видел людей, не боящихся ходить с гордо поднятой головой и не дрожащих перед мусульманскими догматиками, видел землепашцев и ремесленников, работающих на самих себя.
Чокан Валиханов не знал, как достигнут народы Средней Азии благополучной свободной жизни, кто сможет погасить национальные и религиозные распри. Но в одном твердо был уверен Чокан Валиханов: будущее Средней Азии неразрывно связано с будущим России... Тысячу раз был прав его знаменитый прадед хан Аблай, принявший вместе со своим народом русское подданство... Не все нравилось Валиханову во взаимоотношениях русских с казахами, но он верил, что эти взаимоотношения можно улучшить, сделать равноправными и русских, и казахов, и мысленно клялся посвятить всю свою жизнь борьбе за лучшее будущее народов Средней Азии...
Он сдержал эту клятву и остался в памяти потомков не только отважным путешественником, исследователем Кашгарии, но и просветителем-демократом, боровшимся и с произволом царской администрации, и с местными богатеями, интересы которых, по его словам, были всегда враждебны интересам народа...
На этом кончается история путешествия Чокана Чингисовича Валиханова по Тянь-Шаню и Кашгарии — он благополучно достиг русского военного поста Верный, а затем вернулся в Омск,— но не кончается история жизни и деятельности Валиханова.
Его отчет о поездке в Кашгарию настолько заинтересовал петербуржцев, что Министерство иностранных дел послало ему срочный вызов. Мечта Валиханова осуществилась: он смог .поехать в город, о котором давно мечтал.
Он мчался на перекладных по зимним дорогам и думал о далеком городе, об университете, о географическом обществе, о предстоящей встрече с Семеновым.
И все это сбылось: в начале 1860 года Валиханов приехал в Петербург и с головой окунулся в новую, необычную для него жизнь. Кто-кто, а уже он-то не мог пожаловаться на невнимание петербуржцев! И географы, и этнографы-ориенталисты, и военные, и дипломаты спешили познакомиться с молодым путешественником, побольше узнать о результатах его исследований. А Петр Петрович Семенов, человек практический, широкого и трезвого ума, тотчас предложил Валиханову написать подробные очерки о Кашгаре, с тем чтобы опубликовать их в изданиях Русского географического общества.
Но чем был вызван столь повышенный интерес к молодому казаху? Причин тому было немало. В своих работах и прежде всего в таких, как «О состоянии Алтышара, или шести восточных городов китайской провинции Нанлу (Малой Бухарин) в 1858—1859 гг.», «Очерки Джунгарии», Валиханов первым рассказал о государственном устройстве Алтышара, о политическом положении в этой пограничной с Россией провинции, о классовом составе населения, о хозяйстве и природе, быте; он поведал о бесчинствах кровавого ходжи Валихана, о судьбе немецкого путешественника Адольфа Шлагинтвейта. До него никто и ничего не знал об этом. Он стер еще одно «белое пятно» на географической карте мира: Кашгария перестала быть загадкой для европейской науки.
Но не только в этом значение подвига Чокана Валиханова: верна пословица, утверждающая, что самый трудный шаг — первый. А Чокан Валиханов сделал первый шаг в исследовании российскими географами Центральной Азии.
Пройдет немного времени, и в Центральную Азию отправится близкий друг Валиханова по Омскому кадетскому корпусу Григорий Потанин, в Кашгарии побывает другой русский путешественник — Певцов и расскажет о других, пришедших на смену ходже Валихану, узурпаторах, о новых страданиях трудолюбивых кашгарцев. Славную страницу в историю русских исследований Азии впишет знаменитый Пржевальский: прах его до сих пор покоится на высоком берегу озера Иссык-Куль.
Валиханов был настоящим «кладом» для науки и еще в одном смысле. Попробуйте представить себя на месте ориенталиста-этнографа, пытающегося изучать неграмотных среднеазиатских кочевников, их быт, культуру,—задача более чем сложная. Но Валиханов, сам казах, отлично знавший быт степняков, их фольклор, их религию, мог очень много дать для науки.
Месяцы, проведенные Чоканом Валихановым В Петербурге, были, должно быть, счастливейшими в его жизни, он учился, работал, общался с выдающимися учеными, встречался с Достоевским, познакомился с любимыми поэтами Полонским и Майковым, читал «Современник» Чернышевского и «Колокол» Герцена, живо откликаясь на все передовое, на все, зовущее вперед, к прогрессу. Но болезнь— туберкулез — подтачивала силы молодого ученого, и весной 1861 года он вынужден был уехать из Петербурга в родные степи, увозя с собой неоконченные рукописи, наброски, попрежнему мечтая О научной работе, К сожалению, очень многих своих замыслов Валиханов не успел осуществить, он умер в возрасте тридцати лет всего через семь лет после возвращения из Кашгарии..
Чокан Валиханов в Кашгаре. Часть 5