Информационно-туристический интернет-портал «OPEN.KG» / Алайская царица в самый трагичес­кий момент своей жизни

Алайская царица в самый трагичес­кий момент своей жизни

Алайская царица в самый трагичес­кий момент своей жизни

Горе Курманджан датхи


В опубликованном в «Ниве» очерке «Царица Алая» Б. Тагеев описывает легендарную датку в совсем ином, весьма пла­чевном состоянии: «В одном из многочисленных ущелий Алайс­кого хребта, носящих название Яга-чарт, под отвесной высокою скалою ютится небольшой аул, состоящий не более как из десятка юрт. Но не похож этот аул на прочия киргизския кочевки. Какой- то особенный порядок царит здесь, да и сами юрты (кибитки) щеголяют красотою и роскошью. Приятно ласкают глаз высокая сочная трава и живописно разметавшаяся арча (смолистое дерево в роде пихты). Многочисленные стада баранов и рогатого скота, громадные табуны лошадей и верблюдов оживляют этот краси­вый, хотя немного суровый пейзаж, придавая ему более мягкий оттенок. Около самого подножия одной из гор, недалеко от аула, стоит старая, маленькая юрта, резко выделяющаяся среди про­чих богато убранных кибиток.

Несколько лет тому назад посетив этот уголок грозного Алая, я застал там кипучую жизнь. Целые толпы веселых киргизов обступили меня, скаля свои белые зубы. Теперь, в 1896 году, когда я, по обыкновению путешествуя в Алайских горах, заехал в это уютное ущелье, меня сразу поразила не­обыкновенная тишина, царящая в Яга-чарте.

Те же юрты, серенькими грибочками выглядывающие из ков­ра зеленой травы, те же стада баранов, те же киргизки, бегаю­щие с турсуками для приготовления кумысу. Все это было, как и прежде; но я не видел более того радушия, с которым, бывало, встречали меня хозяева этого аула, я не видел их добродушных скуластых лиц, и мне стало необыкновенно грустно. Два киргиза в черных бараньих шапках прошли мимо меня, бросив испод­лобья сердитый взгляд, и скрылись в дверях одной из кибиток; никто даже лошади моей не принял, а прежде со всех сторон сбегались люди, чтобы взять ее.

Увидев сидевшего подле юрты старика, я подъехал к нему и попросил по-киргизски, чтобы он проводил меня в юрту к Курманджан датхе. Киргиз что-то пробормотал себе под нос, укориз­ненно покачал головою и двинулся вперед, указывая мне путь. Подойдя к маленькой, отдельно стоящей юрте, он отдернул кош­му, заслонявшую входное отверстие в кибитку. На меня пахну­ло чем-то кислым, прелым. Я удивленно посмотрел на своего проводника, думая, что он, не поняв меня, привел к какой-нибудь другой юрте, но тот как бы угадал мою мысль и, указывая рукой на дверь, сказал: «Мына датка» («Вот датка»), Я нагнул голову и вошел в юрту. Мрак, царивший внутри нее, и резкий переход от света к темноте не дали мне возможности сразу рассмотреть внутренность юрты, но предупредительный проводник оттянул кусок кошмы, закрывавшей тюнтяк (верхнее отверстие юрты), и я был поражен представившимся мне зрелищем.




В трех шагах от меня на голой земле в страшном рубище, сквозь дыры которого сквозило сухое черное тело, сидела маленькая, жалкая старуха; ее реденькие седые волосы какими-то жалкими хвостиками покрывали сморщенное, похожее на печеное яблоко, лицо. Она устремила на меня свои маленькие слезящиеся глазки и, шамкая своим беззубым ртом, бормотала какие-то слова. Я при­сел на корточки около нея и проговорил обычное приветствие. Она дико посмотрела на меня и вдруг захохотала своим старчес­ким дребезжащим смехом. Холод пробежал по моей спине от этого хохота... И это - датха, это - бывшая царица Алая, перед которой трепетали кокандские ханы, одного слова которой было доста­точно, чтобы казнить и миловать? Это - та самая датха, которая несколько раз, окруженная своими сыновьями, принимала меня с непритворной радостью, которая еще два года тому назад, буду­чи 90-летней старухой без отдыху проезжала 70 верст и которую в 1985 году я видел еще совсем бодрой и здоровой... Боже мой, во что она превратилась теперь! Мне стало необыкновенно тяжело, и я, быстро выбежав из юрты и вскочив на лошадь, отправился к ожидавшим меня спутникам, вспоминая о датке и ее жизни, полной глубокого трагизма».

Так писатель запечатлел Алайскую царицу в самый трагичес­кий момент ее жизни. Обстоятельства ареста сына родоправительницы Камчыбека, согласно описанию Б. Тагеева, были сле­дующие: «... следствие выяснило, что наш'а (анаша, марихуана. - Прим. В.П.), которую везли Камчыбеку контрабандисты, была задержана таможенным досмотрщиком: последний сначала со­глашался пойти на компромисс с контрабандистами, но затем раздумал и был задушен ими, не имея возможности защищаться, так как револьверы его и его джигитов оказались без патронов.

Говорили, что в этом деле участником был Камчыбек, но точных улик не было, и дело было отложено областным судом для до­полнительного следствия». Далее, как продолжает автор, недо­статочность улик не повлияла на решение казнить Камчыбека. Причем представители судебной власти делали это больше из политических соображений: «Жестокую ошибку сделал новый военный губернатор Повало-Швыйковский, исходатайствовав­ший предание полевому суду всеми любимых беков. Как говорил губернатор, он это сделал для поднятия русского престижа, буд­то бы упавшего. Жестоко ошибался генерал: сарты и киргизы привыкли уважать русские власти и упадка значения русских в крае не замечалось».

Лики родоправительницы Алая
21-07-2020, 03:00
Вернуться назад