В рукописных фондах Института киргизского языка и литературы (наследника бывшего Института культурного строительства и института языка и письменности) удалось обнаружить только «Отчет о дунганской лингвистической экспедиции», написанный Поливановым 15 августа 1936 г.
Он начинался так:
«Только благодаря ценным качествам моего сотрудника тов. Як-Шан-Сина, которого я искренне считаю отличным товарищем по работе, экспедиция смогла сделать то, что она сделала, и в общем удовлетворить тем требованиям, которые ей ставились: в результате экспедиции нами установлен диалектный состав дунганских наречий на территории СССР и сделаны фактические и морфологические описания дунганских наречий, в том числе доселе мне не известного Шэньсийского наречия».
Никаких других, кроме «Отчета», дунганских материалов в архиве не оказалось. Хотя по воспоминаниям Ян-Шан-Сина должно где-то быть две работы Поливанова и монография «Главнейшие особенности дунганского языка», подготовленная автором к печати.
Но нам удалось обнаружить в этом же архиве-(точнее, в фондах Института) четыре рукописные тетради (а когда-то их было не менее восьми) по киргизскому языкознанию. Когда мы принесли для перепечатки эти материалы машинистке Е. Н. Криницкой, постоянно сотрудничавшей с историками, она чуть не упала в обморок: ей были знакомы тетради, и она хорошо знала их автора.
По нашей просьбе она записала свои воспоминания о том далеком времени, в которых есть такие строки:
«Странное было у меня чувство, когда я увидела у Вас в руках эти тетрадки. Много лет назад я уже видела их однажды, когда он сам принес их мне — те же самые школьные тетради в клеточку, с такими же серенькими обложками, из плохой бумаги, исписанные его аккуратным почерком, видимо, всегда одинаковым, судя и по принесенным Вами. Моя зрительная память не изменила мне. Я узнала их раньше, чем Вы сказали мне, кому они принадлежали. Что-то дрогнуло во мне, когда я взяла их в руки. Столько лет прошло... Вдруг всколыхнулось все такое горькое, трудное. И за несколько минут я вновь пережила все, что давно миновало, и о чем мне тоже давно уже не разрешено не упоминать ни в каких анкетах и даже не вспоминать...»
Милая Евгения Николаевна, как мы понимаем Вас! Написала она это в марте 1971 г., все еще боясь вспоминать те кошмарные годы, когда сама вслед за мужем (репрессированном в 1934 г. по делу об убийстве Кирова, бесследно сгинувшим где-то в Сибири), без прав, без работы, без денег и друзей по чужой жестокой воле безвинно вынуждена была прозябать вдали от родного Ленинграда. Поливанов пытался чем только мог в своем безысходно бедственном положении помогать хорошенькой машинистке, давая на перепечатку свои материалы. И после ареста Поливанова она вынуждена была отнести недопечатанные его рукописи в НКВД. Это было понятно и объяснимо: с одной стороны, страх, уже испытанный, леденящий душу и тело, с другой — наивная вера, что может хоть там-то они сохранятся! Будем и мы надеяться, что еще не все потеряно, и материалы Поливанова, как и законченные, но не опубликованные труды, будут обнаружены.
Сохранившиеся же тетради по киргизской лингвистике, равно как и его подстрочный перевод одного из центральных сюжетов эпоса «Манас» — «Великий поход (на Бейджин Великий)» —до сих пор не были предметом внимания киргизских языковедов и литературоведов. Хотя представляют несомненную ценность как для истории киргизской письменности, так и для манасоведения, небезынтересны и для историков.
Воспоминания ученика Е. Д. Поливанова Ян-Шан-Сина о своем учителе