АННА И АЛЕКСАНДРА
Сергей Кашеваров был из казанских мещан. Отец держал пекарню, в которой работала вся семья. Женился Сергей в двадцать восемь, после службы в белой и красной армиях. Александра была младше его на четыре года. Дочь известного в Казани врача Иосифа Богданова, она, похоронив первого мужа, оставила его, редкую для российского слуха, фамилию: Ксу-Эрбо.
В двадцать восьмом Сергей приедет во Фрунзе, Александра - через год, окончив учебу в Ленинграде. Он станет бухгалтером в ирригационном управлении, она - преподавать немецкий язык.
Каждое лето Кашеваровы ездили в отпуск к своим, в Казань. Приезжала из Ленинграда сестра Сергея Ольга - она пела в Кировском театре, бывшем Мариинском. Приезжала сестра Александры с мужем - геологом Евгением Рутковским и дочерью Стасей. Сергей не отходил от племянницы, очень похожей на его жену, ни на шаг.
Последний раз Кашеваровы приехали в отпуск, когда Стасе было семь.
Веселый речной трамвайчик привозил Кашеваровых и Рутковских из Казани на старую пристань Ташовки, и хозяйская корова радостно встречала их знакомым мычанием. Дача была двухэтажная и стояла в саду. Волга была рядом. В саду было темно от вишни - крупной, владимирской, только снизу, из-под деревьев, шел красноватый свет: листья, как ни старались, не могли скрыть от глаз прохладные капли земляники.
Вечерами пели. Начинала Ольга, подхватывали Сергей, Александра - плыла над Волгой песня.
Тогда дядя Сережа научил Стасю плавать и подарил большой оранжево-красный мяч.
В десять лет, после гибели матери, Стася осталась с отцом, в четырнадцать, после его ареста, одна.
Через год, в августе сорок первого, она - очень быстро, всего за две недели и даже в пассажирском вагоне, приодет во Фрунзе, оставив в Москве, в комнате коммунальной квартиры все вещи, книги отца и большой оранжевокрасный мяч.
... Найти Станиславу Евгеньевну Рутковскую мне помогли в институте педагогики: дали ее домашний телефон. :)то о ней, Стасе, писала в июле тридцать девятого Александра Иосифовна Ксу-Эрбо-Кашеварова: моя сестра замужем за неким Рутковским, у них дочь, мы с мужем бездетны и хотели бы племянницу удочерить...
Это было откровенное, очень личное письмо. Лист бумаги, напечатанный через один интервал, с обеих сторон, на расстроенной казенной машинке: "как стало известно мне из источника в Молдовановской колонии, муж после допросов вернулся в камеру ненормальным человеком - на грани сумасшествия. Мне передали его записку, из которой видно, что, по его словам, он "не выдержал испытаний и стоит у позорного столба"... К новому наркому НКВД Киргизской ССР на прием я не могла добиться, но как я могу верить тем, кто был исполнителем дел Лоцманова?"
Письмо называлось жалоба. И было адресовано новому наркому внутренних дел СССР.
Товарищ Берия гражданке Ксу-Эрбо-Кашеваровой не ответил.
С печатями, входящими-исходящими НКВД СССР оно вернулось во Фрунзе и было подшито в следственное дело N 1319. Как и заявление Львовой Галины Павловны: прошу пересмотреть дело моего отца Львова Павла Константиновича, так как считаю его совершенно ни в чем невиновным,..
Галя Львова училась на биофаке МГУ, жила в общежитии на Стромынке. В комнате N 443 их было шесть - девочек, которые приехали учиться в Москву.
Галя Львова заканчивала второй курс. Стася Рутковская - пятый класс.
Они ходили по одним улицам, ездили в одних вагонах метро, покупали мороженое у одних лоточниц: Галя училась в центре Москвы, на Моховой, Стася жила на Сивцевом Вражке.
Они не знали друг друга, не были знакомы, дочери и племянницы "врагов народа". Сегодня только они хранят память о тех, кто волею рока стал заложником в смертельных играх больших и малых вождей с собственным народом, - женщины похожих судеб, одного, уходящего, поколения.
Я рассказала им друг о друге, пригласила в редакцию. Первой пришла Галина Павловна. Потом Станислава Евгеньевна. Они говорили. Об отцах, детях, внуках, ценах. Обменялись телефонами. Я видела, как, взявшись за руки, помогая друг другу, они осторожно спускались по некрутым ступеням редакционного подъезда.
Время остановилось. А потом пошло вспять. На столе лежали две фотографии: Анна Львова была моложе своей дочери. Александра Ксу-Эрбо-Кашеварова-своей племянницы.
Старые снимки, прекрасные лица. "Снималась летом, в счастливые дни”, - написала Анна на обороте фотографии. Александре на портрете, сделанном неизвестным, но, несомненно, настоящим художником фотографии - семнадцать.
Кто знал, что ждет их впереди?
Шестнадцатого мая пятьдесят шестого года старший следователь КГБ при Совете Министров Киргизской ССР капитан госбезопасности Татаринов допросил в качестве свидетеля Львову Анну Васильевну, пенсионерку, проживающую во Фрунзе.
Семнадцатого мая старший следователь прокуратуры юрода Боброва Воронежской области Худайбергенова допросила в качестве свидетеля Ксу-Эрбо-Кашеварову Александру Иосифовну, учительницу Битюгской средней школы N 2 села Коршево Бобровского района.
Следователь Татаринов уже получал ответы на свои вопросы, сделанные в ходе проверки материалов по делу "офицеров старой царской армии Барудкина, Львова и Кашеварова, завербованных в контрреволюционную шпионскую организацию резидентом англо-японской разведки Талызиным, находившимся в Западном Китае".
Сведений о Талызине в архивах КГБ не было: ни в Москве, ни в Алма-Ате, ни в Ташкенте. Не было их и в собственном архиве, во Фрунзе. Не было в Ташкенте и следственных дел бывших офицеров белой армии Талызина, Барудкина и Львова после их возвращения из Китая в двадцать первом - двадцать втором.
Адресное бюро нескольких республик дали справки о Талызиных Александрах - Васильевиче и Прокопьевиче, уроженцах Ленинграда и Челябинской области, 1900 и 1910 годов рождения. "Резиденту" же Талызину в конце двадцатых было как минимум сорок...
Сведения о Талызине, Барудкине, Львове и Кашеварове не были обнаружены и в Центральном государственном Особом архиве МВД СССР. Проверка была многократной: на обратной стороне бланка-запроса (на каждого - в отдельности)- несколько печатей, росписей и дат. Сведения давал не один отдел.
Отрицательный ответ пришел из Центрального госархива Дальнего Востока. В справке из Управления МВД по Хабаровскому краю значилось: данные лица по учету и документальным материалам крайгосархива не проходят.
На Дальнем Востоке следы фрунзенских "членов "Братства русской правды" капитан Татаринов искал не случайно.
По данным КГБ СССР, полученным во Фрунзе в мае пятьдесят шестого, антисоветская организация "Братство русской правды" была создана в Китае в 1926 году и до 1930 подчинялась Верховному кругу БРП в Германии, а (ятем была реорганизована в самостоятельный Дальне-Восточный автономный отдел БРП.
Антисоветская деятельность БРП в Китае финансировалась и проводилась под руководством японской разведки.
В 1934 в Москве была вскрыта и ликвидирована диверсионно-террористическая организация Харбинского филиала БРП. В материалах следствия указывалось, что прибывшие в СССР члены БРП имели задания организовать диверсионные ячейки в Москве и других городах Советского Союза.
Имелся ли филиал "Братства русской правды" в Средней Азии, Лубянке было не известно.
Что стояло за этой справкой?
Что скрывалось за сочетанием трех слов - братство русской правды?
Верность офицерской присяге, поруганной Родине и расстрелянному царю? Горечь поражения, требующая возмездия? Неутоленный патриотизм? Ностальгия "белой" эмиграции? Боль русских, потерявших Россию навсегда?
И еще - можно ли считать полностью объективной информацию Лубянки образца пятьдесят шестого?
... Шел тридцать четвертый.
Порядок в экономике еще "наводился" репрессиями, еще не закончилась чистка в партии. Но в высших ее эшелонах - Политбюро и ЦК еще можно было говорить то, что думаешь. И сторонников политики чрезвычайных мер становилось все меньше. В январе 33-го в речи на Пленуме ЦК Сталин пообещал не "подхлестывать" страну.
В июле 34-го был образован Народный комиссариат внутренних дел. ОГПУ - теперь одно из подразделений НКВД, стало терять "славу" карающего меча революции.
Недолгая "оттепель" тридцать четвертого (сколько их было в истории советского государства?) закончилась в первый день первого зимнего месяца. "Закон от 1 декабря", подготовленный Сталиным через несколько часов после убийства Кирова (и даже формально не утвержденный сессией ЦИКа), убрал последние тормоза с чудовищного, Вождем и созданного, механизма репрессий. "Красный террор" становился массовым.
Контрреволюционные, подпольные, антисоветские, повстанческие, шпионские, террористические и диверсионные организации - везде и всюду, днем и ночью, оперативно и беспощадно - вскрывались и ликвидировались.
Не была ли одной из них "московская организация "Братства русской правды"?
Но очевидно: ни в тридцать восьмом, ни в пятьдесят шестом ни прямых, ни косвенных доказательств принадлежности Барудкина, Львова и Кашеварова к "Братству русской правды" не было.
Ничего этого ни Анна, ни Александра не знали.
В августе каждой сообщили о реабилитации мужа: Львовой во Фрунзе, Кашеваровой - в Боброве.
Они так и не узнали, что всю оставшуюся жизнь ждали мужей напрасно.
Не узнали, что стали вдовами через восемь месяцев после ареста Павла и Сергея, в ноябре. Анне было сорок дол, Александре тридцать восемь.
Ведомство выдавало правду по частям.
И в пятьдесят шестом, и еще три с половиной десятилетия спустя причина и дата гибели реабилитированных и значит, КАЗНЕННЫХ БЕЗ ВИНЫ, оглашению не подлежали.
Место их захоронения неизвестно и сегодня.
Только 31-го июля девяносто первого, на встрече с родственниками тех, чьи останки были обнаружены в урочище Чон-Таш, президент Акаев огласил список из ста тридцати семи фамилий, имен и отчеств.
Список был составлен по алфавиту.
Между Кашеваровым и Львовым были: Кененбаев Керим, Киргизбаев Бахирдин, Котляров Даниил Иванович, Кроиицкий Людвиг Казимирович, Кузьмин Иосиф Ивано- пич, Кульназаров Нуркул, Лепин Артур Янович, Ли-Ха Сами, Пиценмайер Владимир Августович, Лузанов Михаил Николаевич, Лу-Чан-Той, Лю-Же-Чин, Люфинг Егор Емельянович, братья Люфт - Александр Александрович и Константин Александрович...
Пятнадцать мужей, сыновей, отцов, на которых остановился бдительный взгляд неусыпных стражей революции.
Но сначала были другие списки. В этом - 1938 года, ноября, 5-го дня, Львов Павел Константинович и Кашеваром Сергей Афанасьевич рядом: N 37 и N 38. Алфавит был ни к чему. Над списком из сорока трех фамилий заглавными буквами было напечатано: расстреляны следующие лица.
В верху страницы, вразбивку, через три интервала, тоже заглавными, напечатано - акт.
Иностранное слово с латинскими корнями имело три значения: деяние, официальный документ, часть театрального представления.
Деяние было преступлением.
Официальный документ - надругательством.
Действие происходило не на сцене.
И выстрелы, и крики - проклятия, прощания, и черная бездна ямы на склоне холма, и черные силуэты близких гор, и полуторка, крытая брезентом, и тела, что привычно бросали в черную пустоту умелые руки умелых людей - все было настоящим.
И боль.
И кровь.
И смерть.
И стоны, которые долго, до рассвета, слышались из глубины земли.
И которые никто не слышал.
Готовились к празднику шесть девочек-студенток на Стромынке, в Сокольниках.
Александра Ксу-Эрбо, воспитанная на классике, патефона не признавала. А Стася могла слушать часами. В шестом классе, накануне 7 ноября, они с отцом впервые поле гибели мамы, достали из шкафа коробку с пластинками.
И хозяйка Львовых заводила любимый патефон: и вечером пятого, в субботу, и утром шестого, в воскресенье.
Ставила Утесова.
Иглу давно не меняли, пластинка чуть шипела:
...дела идут, и жизнь легка,
ни одного печального сюрприза,
за исключеньем пустяка...
Отрывок из книги "Тайна Чон-Таша." опубликован с согласия автора Регины Хелимской.
Тайна Чон-Таша. Дело Кашеварова и Львова