Сказание о Манасе. Женитьба Манаса на Каныкей

ЖЕНИТЬБА МАНАСА НА КАНЫКЕЙ

"Если не отдаст с миром многолюдную Бухару, то я нападу на город и насильно отберу", – так думал мрачный и хмурый Чубак, выехавший из Алая с твердым намерением захватить престол бухарского хана Темира. Боевой его конь Когала, каждый раз, наступая на камень, крошил его в песок, мчался вперед грозной птицей, богатырь же, опоясавшись обоюдоострым булатным мечом, набрав себе многочисленное войско, возглавлял его верхом на коне.

Когда он добрался до ворот Бухары, то из ничего поднял такой шум и скандал, что привратники прибежали во дворец к Темир-хану и доложили ему обо всем:

– Это могучий богатырь Чубак верхом на своем скакуне Когала, трудно подойти к нему, а сразиться с ним тем более невозможно. Один вид его наводит ужас, а если он нападет, то непременно разрушит город Бухару с двенадцатью вратами, разнесет все в пух и прах.

Темир-хан с придворными опешили и не знали, что предпринять. Когда в городе поднялся переполох, одна из двенадцати дочерей правителя, любимица бога, красавица-смуглянка, черноокая Каныкей примчалась к своему отцу и, заставляя учащенно биться сердца собравшихся, сказала:

– Позвольте мне, отец, сразиться с этим воином. Если погибну я, то за мной погибнете все вы. Если же одержу победу, то он больше никогда не посмеет сюда вернуться. Позвольте же мне, отец, сразиться с ним в чистом поле, испытаю его в сражении, проверю силу его. И если мне удастся, то я выбью его из города, прогоню в дальние дали.

Темир-хан знал характер своей дочери – если уж она вбила себе в голову что-то, то ее невозможно было отговорить. Да и другого выхода он больше не видел, так что пришлось дать свое согласие и благословение.

Заправив свое широкое платье под брюки, обвязав толстые косы на макушке, водрузив на голову булатный шлем из чистой стали, надела она непробиваемую кольчугу. Чтобы пронзить насквозь металл, взяла она в руки гладкую пику с острым, как язык у волка, наконечником, с утолщением железки на конце; нацепила на запястье острый кинжал, который всегда брала с собой на смертельный бой; вооружилась до зубов Каныкей, вскочила на своего коня Каракашку и помчалась в чисто поле.

Со стальным копьем в руках, пришпоривая коня синими сапогами, опоясавшись булатным мечом, отважная Каныкей, словно тигрица, рвалась в бой, яростно кричала и вызывала Чубака на единоборство. Чтобы подзадорить противника, она начала речь так:

– Ты, в одежде из синего репса, сидишь на серо-пегом скакуне, и вид у тебя такой, будто завоевал весь мир. Ты по виду привык, видать, на всех встречных нападать, вот и на благородную Бухару устремил свой взор. Эх, богатырь ты мой на пегом коне, приготовься в честном бою принять смерть. Если ты мужествен и отважен, поверни своего коня, чтобы без страха выслушать меня. Давай сразимся в честном бою, испытаем силы друг друга. Если ты сразишь меня, я оповещу о том весь мой народ, наденем на твою голову золотую корону, посадим на золотой трон и объявим правителем Бухары с двенадцатью вратами. Если же мне удастся сразить тебя, и ты уронишь голову свою, отрежу я ее и выставлю всем на посмешище.

Чубак, задетый словами Каныкей, завопил во все горло:

– Ладно, богатырь, ты прав. Пусть останется нечестивцем отец того, кто не сдержит своих слов! Давай скрепим сказанное клятвами, и пусть падет кара на голову того, кто нарушит обещание. По виду ты, чувствуется, действительно богатырь. Скажи-ка ты нам, богатырь, чьих кровей ты будешь, какого рода ты правитель? Право, нам надо всё друг про друга знать прежде, чем пойдем друг друга убивать.

Тогда яростная царевна ответила так:

– Я искусная из женщин, я дочь правителя Темир-хана. Я наводила ужас на многих, я черноокая дочь царицы. Я приводила в трепет не одного человека, я тигрица здешних земель. Ты возомнил себя героем и, зазнавшись, захотел завоевать великую Бухару. Я перевидала многих героев, возжелавших напасть на Бухару, но я столько же видела и мертвецов, оставшихся в этой земле. Расскажите своим о смелой девушке из Бухары, а сами отправляйтесь восвояси на родину, пока живы и здоровы. И если только ты не львоподобный и отважный Манас, то не одолеть тебе меня, богатырь.

Тут уж не выдержал отважный Чубак: ведь он еще не бывал в Таласе и пока не стал одним из витязей Манаса.

– Разве Алай хуже Таласа, разве Чубак слабее Манаса? – завопил он. – Ты надеешься на Манаса, ну, тогда держись, дерзкая девчонка!

И тут неистовый Чубак, привыкший всегда побеждать, хлестнул плеткой своего коня Когала и направился навстречу. Но не вздрогнула храбрая царевна, прямо смотрела на приближавшегося к ней Чубака, и даже не шевельнулась, а только приговаривала:

– Скачи, скачи, Чубак, целься метко, отомсти мне за мои слова.

А в стороне люди наблюдали за поединком и тревожились за жизнь Каныкей. "Она же девушка, – шептали их губы. – Как бы она не потерпела поражение".

Неистовый же воин Чубак, не жалея сил своих, не тревожась за жизнь свою, прицелился прямо в грудь Каныкей и нанес такой мощный удар, что копье его разлетелась вдребезги. Наблюдавшие за битвой бухарцы вскрикнули от ужаса.

Настал черед Каныкей, и Чубак, сын Акбалта, развернув за узды своего коня Когала, стал ждать своей участи. Не испугавшаяся копья Чубака, храбрая Каныкей примерилась-прицелилась, нашла уязвимое место противника и стремглав помчалась на него, затем нанесла меткий удар, так что Чубак чуть не вылетел из седла, а конь его завертелся на месте.

От удара пика разлетелась на восемьдесят частей. Глядя на то, как Чубак чуть не вылетел из седла и, ошарашенный, едва приходит в себя, гордая Каныкей притормозила Каракашку, своего любимого коня.

Никогда не встречавший такого отпора, Чубак с трудом пришел в себя, еле удержался в седле, сильно испугался и был страшно поражен, обратился он к богу и на судьбу жаловался он: "О, Господи, что за напасть? Боже, неужели ты позволишь мне пасть от рук девицы одной, для того ли шлешь ты меня на смертный бой?"

Затем Чубак подумал так: "Если уж девушки их так дерутся в бою, то каково будет, когда сразимся с мужчинами? Если уж женщины их таковы в поединке, то как мы одолеем их богатырей? Нет, поеду-ка я лучше в Алай, к хану Балта, наберу еще войск и тогда вернусь", – так решил Чубак, едва пришедши в себя, и помчался назад к себе домой.

"Погоню-ка я его дозором, чтоб он больше не смел возвращаться и ушел с позором", – вдохновленная победой Каныкей, с кличем "Темир-хан!" бросилась следом, взяв в руки стальную пику, стеганув своего скакуна, и закричала воину, убегавшему от нее: "Эй ты, трусливый щенок! Если ты мужчина, не убегай от меня!" И она пуще прежнего гналась за ним, но тот убегал что есть сил.

"Я не я, если не буду преследовать его до конца, если не свяжу его своими косами, – клялась Каныкей и кричала вослед убегающему Чубаку: – Эй ты, коня своего придержи! Давай сразимся еще, если ты воин, убегать нехорошо!"

Разве станет останавливаться тот, за кем смертельная погоня идет? – вот и Чубак скакуна стегал, чтобы тот его подальше умчал. По горам, по долам он летит, у Когала лишь копыто блестит. Так умчались они далеко, но догнать все равно нелегко.

Когда добрались до степи, Каракашка вдруг стал догонять Когалу, на пятки стал ему наступать, чтоб Чубака в полон взять.

Оставим временно мы их, посмотрим-ка пока на других. Отважный Манас, старец Бакай, а с ними вместе и Аджибай заскучали от безделья в ставке своей, решили поохотиться, плечи размять, коней пустить галопом, в косулей пострелять, развлечься соколиной охотой, псам дать размяться – в общем, отдохнуть.

Вот поднялся Бакай на ближайший косогор, приостановил коня и бросил в долину свой взор, где там клубы пыли поднялись, направил подзорную трубу туда, прямо вниз. Через некоторое время он подозвал Манаса и Аджибая.

– Поглядите-ка, как мчится Когала, что с ней стряслось? Всадник мчится на всех парах, словно убежит от смерти в наших краях. Кто-то пытается его догнать, вот уже стал на пятки наступать. Воинственный Чубак скачет впопыхах, видать, бухарцы навели на него великий страх.

Очень скоро ошалевший от ужаса Чубак стремительно поднялся на коне на косогор. Конь взвивался на дыбы, мчался, словно птица, камни падали с горы, создавая опасность оступиться. Стремительный Когала спасал хозяина от зла.

Зоркий Бакай тотчас понял состояние спасавшегося Чубака, стеганул своего скакуна Коктулпара, догнал Когалу, схватил за узду и еле удержал коня на ходу.

Подоспевший Манас, с ног до головы оглядев обезумевшего от ужаса Чубака и усмехнулся:

– Кто же тебя так погнал, вояка, куда так мчишься?

Едва придя в себя, Чубак стал рассказывать о происшедшем, все время озираясь по сторонам:

– О, богатырь, я не видывал еще такого, поверьте мне, воина! Младшая из двенадцати дочерей, любимица Темир-хана, ей-ей, красавица из красавиц, красота ее всем на зависть. Как раз подходит она вам: длиннокосая, тонкий стан. Уж мне на слово поверьте вы, с ней бы будете счастливы. С ней ваши дела улучшатся скорей, так что, богатырь Манас, женитесь лишь на ней. Если женитесь на Каныкей, удача вам придет вместе с ней, вы избавитесь от многих хлопот, с ней вас, дружище, благополучие ждет. С ней сразились мы в жестоком бою, если б не сломалась ее пика, я б голову потерял свою, и вот я пред вами живым стою. Иначе б мне не снести головы, как не снести позора и людской молвы. Смерти я едва избежал, лишь конь мой Когала меня от смерти спасал. Поэтому говорю я, женитесь на ней, с ней счастье и удачу найдете скорей.

В разговор тут же вступил Бакай, до сих пор лишь молча наблюдавший за ними:

– Что скажешь, богатырь Манас? Нам нужно ехать в Бухару. Не станем воевать с ними, а просто сосватаем невесту.

Манас улыбнулся и замолк. Они тотчас объявили Чубака своим другом и назначили его главой сорока витязей.

А теперь оставим друзей и вернемся к Каныкей.

Почти догнавшая Чубака она, заметив трех всадников, попридержала коня. Остановилась у горки, бросив свой взор, за друзьями издали наблюдала в упор.

– Неужели они? Да, по виду они – о которых я слышала все последние дни. Вот, наверное, самый благородный из них – Бакай, который всегда следует за Манасом: если он впереди, то приносит удачу, если он позади, то горою маячит. Он, говорят, самый умный из них, самый мудрый из них, самый зоркий из них.

А тот, восседающий на Аккуле, в крепких, прочных сапогах, с острой пикою в руках, голубоглазый, белолицый, создан, словно из сплава злата-серебра, словно солнце с небес сошло, луна будто озарила лицо – это, наверное, сам Манас, про которого сказывали у нас. Если он женится на мне, буду счастлива я вдвойне. Стану я ему послушной женой, прикрою с тыла, встану горой. Я слышала много о подвигах Манаса, молила о встрече с ним, ждала своего часа.



И Каныкей повернула коня своего в сторону Бухары, полагая, что Манас Великодушный обязательно приедет в ее город.

Вернувшись с охоты, Бакай тотчас обратился к Манасу:

– Послушай, Манас, ты должен жениться на Каныкей. Давай отправим Аджибая к твоему отцу, пусть он уговорит его сосватать для тебя дочь бухарского правителя. Каныкей, конечно, просто так не выйдет за тебя, поэтому пусть твой отец выделит часть своего достояния для выкупа. А ты тоже будь настойчив и решителен.

Манас послушался Бакая и направил Аджибая к отцу. Ко всеобщему удивлению, скупость взяла вверх, и богач Джакып отказал дать за сына калым.

Когда потрясенный и сердитый Аджибай, вернувшись, рассказал все Бакаю и Манасу, те были еще более ошеломлены. Может, он обиделся, что сын сам не пришел и не попросил у него, подумали они и пошли все вместе на поклон к Джакыпу.

Тот тоже слегка поубавил пыл, видимо, опомнился после сказанного прежде и принял сына с соратниками благосклонно. Только спросил, на ком тот собирается жениться.

– Я собираюсь жениться на равной мне – на дочери бухарского правителя Каныкей, – ответствовал Манас.

Джакып согласился и, взяв с собой Бооке сына Атая, Мендибай сына Акымбека, Жоке сына Алыбека, поехал сватать за сына дочь бухарского правителя. Они проехали Самарканд и Джизак, перешли вброд Сыр-Дарью, порасспрашивали в Ташкенте, побродили по славной Хиве и наконец прибыли в Бухару.

Там они нашли достославного господина Алима, и тот поведал им все.

– Отец ее Темир-хан, он правитель тридцати городов. Дочь же зовут Санирабига, она всегда прогуливается с сорока прислужницами. Их никто еще не видел в лицо, но многие, кто сватал ее, погибли. Раз уж ни одна другая девушка не сгодилась вам в невесты, думаю, эта точно вам сгодится.

Два слитка серебра получил в награду Алим, и он привел гостей туда, где прогуливались девушки. Дав еще два слитка серебра телохранителям, они тайком пробрались в дворцовый сад. Там и увидел Джакып будущую невестку, и она пришлась по душе ему.

Довольный, он прошел в гостиную и расположился на удобном топчане. Но тут на него накинулись стражники, и их глава наговорил ему много неприятных слов:

– Что ж вы, старый человек, как вор, пробрались во дворец? Кто позволил вам быть здесь, разлегшись в покоях правителя? Войдите с главного входа и дожидайтесь приема, как все.

Эти слова сильно задели старика, и он ответил главному стражнику:

– Я здесь не прохожий, мил человек, так что попридержи свой поганый язык! Я здесь сват и отец жениха, разве не полагается мне во дворце почет? И кому же здесь сидеть во дворце, как не отцу другого правителя? Попробуйте тронуть меня, и вам не миновать грозной кары. Лучше сообщите своему правителю, что пришли сваты и хотят встретиться с ним. Пусть не медлит он и примет меня, а то им тоже не миновать моей кровной обиды.

Главный стражник Акылбайыс обо всем поведал правителю Темир-хану.

– А кого же из дочерей он просит? – только спросил Темир-хан.

– Санирабигу, – ответствовал главный стражник.

Правитель тотчас велел созвать своих советников стал советоваться с ними:

– Что нам делать, скажите мне? То ли отказать, тогда начнется война? То ли отдать им мою дочь Санирабигу?

Приближенные начали давать советы: один предложил отдать им дочь, другой – не отдавать; один сказал – отказать, если жених староват, другой – загрузить их выкупом неимоверным, чтобы они сами от невесты отказались.

В конце Темир-хан сам назначил выкуп: шестьсот верблюдов, груженных золотом, целое взгорье скота, две тысячи белых овец, двести черных коров. По одной погонщице скота, девяносто быстрокрылых ястребов, сотню крупных орлов. Двести пусть приведут скакунов, семьсот вместе с ними иноходцев. Да в придачу семь тигров, да крупного рогатого скота, да не рогатого тоже. И пусть пятьдесят дней длится свадьба.

Откуда им найти столько скота, вот и откажутся они от своей затеи, уйдут восвояси, голосили все вокруг. Но тут вступился за сватов старик Шаатемир:

– Темир-хан наш дорогой, ты выслушай меня, постой. Великий Манас впервые к нам пришел, послал сватов и невесту нашел. Манас не из тех, кому следует отказать, наоборот, он из тех, кому следует почести отдать. Отдайте ему свою дочь Рабигу, и пусть они вдвоем счастливо живут.

Темир-хан согласился с мудрым стариком, взял с собой старейшин и вошел в гостиную к сватам. Поздоровались-поприветствовали друг друга, и после этого слово взял Темир-хан:

– Добро пожаловать, дорогие гости! Извините, что не признали: вы нам не сообщили о приезде, а мы вот сами не узнали. Примите наши извинения…

Джакып, в свою очередь, рассказал им о том, о сем, затем, наконец, перешел к делу. Правитель Бухары выслушал его и, дав согласие, назначил выкуп в надежде, что непосильный выкуп отпугнет сватов и заставит их отказаться. Но богач Джакып обрадовался и обещал доставить выкуп в течение полумесяца. На радостях он дал дары такие, что все восхитились щедростью свата.

Тут богач Джакып вновь обратился со сладкой речью:

– Темир-хан, у тебя есть и самая младшая дочь – Арууке. Нельзя отрывать сестер друг от друга, нужно, чтобы они были вместе. У меня есть еще один сын – Алманбет, давай сосватаем ее тоже.

Темир-хан сначала отказывался выдать свою дочь за китайского бродягу, но потом, когда объяснили, что он тоже принц и сейчас усыновлен Джакыпом, согласился.

Довольный поездкой и вдохновленный успехом, бай Джакып вместе с остальными сватами вернулись домой. Собрав народ, Джакып раздал всем подарки, привезенные из Бухары, рассказал о своей поездке и назначенном выкупе.

Весь народ собрал для Манаса и Алманбета выкуп в троекратном размере по сравнению с назначенным и отправил их в путь за своими невестами.

Двенадцать дней они были в пути, а на тринадцатый, наконец, добрались до Бухары.

День пробыли они в Бухаре, погостили у правителя, и вот на другой день Манас просит Аджибая:

– Вы же опытный человек, сумеете все организовать. Мы уже ночь переночевали здесь, а я все еще не видел свою невесту. Дайте стражникам по слитку серебра, чтобы мы смогли встретиться со своими суженными.

Аджибай согласился и пошел все улаживать. И вот ночью они вместе с Аджибаем пробрались в покои царевны. Не сомкнувшая ночью веки, но и не ждавшая никого, Каныкей испугалась, увидев Манаса.

– Кто ты, негодник, являющийся в покои царевны посреди ночи? – спросила она.

– Я Манас, твой суженный, – был ответ.

– Разве у вас принято являться жениху раньше времени пред невестой? А у нас так не полагается.

– А что такого в том, что нареченный может обнять свою невесту, разве это не положено? – и богатырь Манас обнял ее.

Санирабига оттолкнула его и сердито произнесла:

– Ты что, неотесанный мужлан, хватаешь меня, как вдову. Я еще не была замужем, чтобы так обращаться со мной.

Ты, наверное, привык так обращаться со своими наложницами, но я царская дочь и требую подобающего к себе обращения. А пока… выйдите вон из моих покоев!..

Возбужденный Манас даже не подумал слушать ее и схватил ее за запястье. Оскорбленная грубой выходкой девушка выхватила кинжал, который она прятала под подушкой и проткнула руку Манасу. Рассвирепевший богатырь от злости пнул свою невесту и опрокинул на пол.

"Хотел получить невесту, а был укушен сукой", – со злобой произнес он и вышел вон.

Два дня пролежал Манас в постели в ожидании, что его навестит невеста, но, кроме прислуги, к нему никто не заходил. Две-три женщины заглянули было в покои Манаса, но, испугавшись его вида, тотчас убежали. А остальные – так те совсем боялись заходить.

Бакай вместе с остальными гостями собрались проведать Манаса, но когда они вошли, тот ответил на приветствие с мрачным видом.

– Где вы шляетесь все? – грубо спросил он у них.

Серек собрался было что-нибудь ответить, Манас ударом сшиб его на землю. Оскорбленный Серек тут же взвыл от обиды:

– Отчего вы въелись в меня, разве я вашу невесту украл? Вы обозлены на своенравную девицу, но разве мы вам больше не нужны? У вас не хватает терпенья до свадьбы, а как же собираетесь с женой долго жить?

Понял Манас, что перебрал, но своего не отдавал: велел он собираться в путь, чтобы почтение себе сражением вернуть. Решил он на Бухару напасть и заставить бухарцев себя уважать.

Тут вмешался в разговор самый старший из них – Бакай:

– Богатырь Манас, возьми себя в руки, будь терпелив и не сердись. Ты собрался жениться или воевать с бухарцами? Не сей смуту среди людей, чтобы не пролилась напрасно кровь.

– Бакай прав, давайте подождем, – поддержали его слова остальные.

В это время, прослышав о случившемся, Темир-хан призвал Акылбайыса и Тулебека.

– Вы что, никогда не встречали сватов? Ладно, я-то был занят устройством свадьбы, а вы почему оставили жениха без внимания? Подите и узнайте, что там стряслось.

Когда те разузнали, что к чему, выяснилось, что никто не обслуживал жениха: не было прислуги, которая должна была обеспечить его едой, не было танцовщиц, кто бы веселил гостя, не было даже родни, кто бы всем этим заведовал. Тут все переполошились, не знали, как оправдаться, и распорядители все пошли к Санирабига. Та сказала, что сама все уладит.

Набрав красиво одетых девушек, взяв с собой родную сестру Арууке, Санирабига вошла со всеми в покои Манаса. Увидев сидевших тут Бакая и остальных гостей, она почтительно поклонилась и ласково обратилась к Манасу:

– Мой богатырь, здесь во всем моя вина: я привыкла спать одна, вот и держу с собой кинжал, чтоб никто не испугал. А вы укололись о кинжал, здесь нет вины всего народа, и если вам народ мой жаль, то простите меня, ради бога. А чтоб не сердились на меня, я привела с собой сестру, прошу простить нас всех, и не судить нас строго – я прошу.

Бакай поддержал их и сказал:

– Мой богатырь, если просят прощения, то и смерть отца прости, как говорят у нас в народе; так что извиняй.

– Правильно! Верно он говорит! – закричали со всех сторон друзья и родственники Манаса.

Так что герою ничего не оставалось, как смилостивиться, и он постепенно отошел, придя в себя, и стал веселиться со всеми.

Темир-хан тоже обрадовался, что все обошлось хорошо: обрадованный тем, что две его дочери выходят замуж, он велел открыть казну и отдал своим сватьям тысячи золотых.

Свадьба же длилась сорок дней…

Когда провожали дочерей, все бухарцы вышли провожать. Все плакали и смеялись: плакали потому, что отдавали дочерей, смеялись потому, что отдавали их в надежные руки. Бай Джакып ехал домой довольный, потому что он радовался за двух своих сыновей.

Сказание о Манасе. Алманбет в стане Манаса