На протяжении долгих лет, особенно при Назарбаеве, власти подвергались критике за ротацию одних и тех же кадров. Теперь же в Казахстане произошли серьезные изменения в управленческой элите. Но можно ли утверждать, что качество управления улучшилось? Существует мнение, что в госуправление стоит привлечь больше бизнесменов и представителей производственной сферы. Но готовы ли они к этому? На эти вопросы ответила Майра Салыкова, исследователь и председатель совета директоров Медиа-Систем групп, в интервью для exclusive.kz.
– Какие характеристики отличали элиты Казахстана до 2019 года и как они изменились?
– Я бы выделила несколько этапов в формировании элит при Назарбаеве. В начале 2000-х годов он оказался в ситуации, когда для создания рыночной экономики были необходимы новые элиты. В 90-е годы Назарбаев проявлял открытость к формированию сильной команды. Это оказало влияние: казахстанская финансовая система стала передовой в СНГ, а финансисты и юристы заняли ключевые позиции в крупных квазигосударственных структурах благодаря своему опыту в создании эффективной инфраструктуры.
На тот момент влияние семей №1 только начинало проявляться, и их слияние с госуправлением только начиналось. Это был период младотюрков. Примером может служить Нурлан Капаров, который в 27 лет возглавил Казахойл, имея опыт в торговле, и быстро стал государственником. Нурлан Балгимбаев, занимавший высокие должности в советской нефтяной иерархии, также получил уникальный опыт в Шеврон. Со временем, несмотря на изменения, эти люди оставались реальными бизнесменами.
Однако в нулевых годах ситуация изменилась. Хотя меритократия и обсуждалась, с течением времени этот принцип стал исчезать. В результате, в начале 2000-х министры могли меняться два-три раза в год.
– Возможно ли повторение успеха, если вновь пригласить бизнесменов в госаппарат?
– Если говорить о меритократии, то она пока работает только в бизнесе. Представьте, что глава крупной компании становится министром в своей области. В этом случае его деятельность будет под пристальным вниманием, что вполне нормально.
Необходимо согласовать, чтобы его компания и родственники не участвовали в тендерах в этой сфере. А что происходит сейчас? Человек из бизнеса занимает государственный пост, формально передавая управление активами, но его компании продолжают участвовать в тендерах.
В советской мобилизационной экономике министры проходили путь от главного инженера до министра, занимая свои посты по десятилетиям. Каждый из них должен был демонстрировать результаты на каждом этапе, чтобы быть замеченными и продвинуться по карьерной лестнице. Сейчас же такой меритократии нет.
– Вы упомянули разрыв институциональной памяти. В Казахстане нет проблем с разработкой госпрограмм, но отсутствует институциональная память. Один министр уходит, приходит другой, и все начинается заново. Как распределять деньги в условиях отсутствия новых правил?
– Это действительно актуальный вопрос. Институциональная память важна для качества госуправления. Когда в корпорации часто меняется руководство и отсутствует преемственность, она рискует разориться.
Корпоративное управление было создано для решения этой проблемы, когда знания архивируются и сохраняются, чтобы к ним можно было обратиться новой команде.
Когда-то существовал институт ответственных секретарей, призванный сохранять корпоративную память при смене команд. Однако сейчас этот механизм не работает.
Следует отметить, что ухудшение качества государственного управления наблюдается не только в Казахстане, но и во всем мире. Основной момент здесь – это принцип формирования управленческих элит. Каждый управленец должен пройти все этапы карьерного роста и быть одним из лучших на каждом из них, заслужив признание отраслевого сообщества.
В бизнесе это проявляется в росте стоимости компании, а в госуправлении – в улучшении показателей отрасли.
Наконец, важны персональная ответственность и публичность. Я не люблю госпрограммы, потому что за ними никто не отвечает. В советах директоров квазигосударственных структур практически нет инженеров. Там сидят юристы, финансисты, бывшие заместители акимов и министров. Контрольный пакет должен быть у физиков и инженеров, которые могут поднять компанию с нуля. Необходимо устанавливать индикаторы успеха и сроки исполнения, но об этом никто не помнит.
Необходимо обеспечить честность и меритократию. Дайте людям понять, почему этот человек может управлять всей промышленностью страны, покажите его опыт, чтобы это было соотносимо!
Сейчас элита отправляет своих детей в технические вузы, как правило, за границей. Затем их дети, без какого-либо опыта, становятся руководителями в акиматах и министерствах. Как должно быть? Даже если выпускник Лиги Плюща, он все еще просто ребенок. Отправьте его в районный акимат, а еще лучше на производственное предприятие, пусть пройдет все ступени и покажет свои лидерские качества.
Но этого не происходит. Он сразу оказывается начальником одного из главных департаментов министерства. Ему всего 22 года. Как он может помочь стране? Он хороший, грамотный, но у него нет опыта.
– Вы говорили о публичности. Это важный принцип корпоративного управления. При Назарбаеве существовал запрет на публичность для госслужащих. Почему он до сих пор сохраняется? Что бы вы посоветовали управленческой элите, учитывая, что вы профессионально анализируете соцсети и информационное пространство?
– Мы не только анализируем, но и исследуем этот процесс. Почему нет публичности? В конце 90-х и начале 2000-х это было актуально, затем запреты стали жесткими. Причина в том, что в это время сильные игроки накапливали капитал и им нужно было оставаться в экономике, не демонстрируя политических амбиций.
С другой стороны, они не могли не показываться, потому что богатые люди хотели общаться с властью на равных. Назарбаев не любил этого, и назначения стали происходить по другим принципам. Возник олигархический капитализм, который соединял крупнейших игроков с властями. Это был своего рода договор между инвесторами и политическими управленцами.
Что касается продолжающейся избегания публичности элит, то это свидетельствует о том, что они не воспринимают себя как настоящих лидеров. Они не чувствуют легитимности, поскольку не имеют за спиной успешного опыта. Если бы страной управляли настоящие лидеры, в кризисные моменты люди знали бы, что президент назначил правильного человека, который не побоится выйти к народу и говорить с ним. Даже если человек очень умный, но его никто не знает, он не будет иметь авторитета.
– Вы провели исследование соцсетей относительно недавних кадровых изменений. Какова ваша оценка?
– Это связано с публичностью и компетентностью управления коммуникациями. Последние кадровые изменения вызвали большой интерес не только среди госслужащих.
Мы видим, что там, где положительных отзывов больше, чем отрицательных, эти люди управляют коммуникационными потоками. У них есть команды, которые работают над позитивным имиджем. Однако органики в этом нет — чтобы преодолеть негатив, человек должен быть очень публичным.
С другой стороны, есть фигуры, у которых нет таких команд и больше отрицательных отзывов, хотя они все еще профессионалы в своей области.
Я уверена, что при назначении любого руководителя Администрация президента должна объяснять, что выдающегося сделал этот человек на предыдущем месте работы, а не ограничиваться краткой биографии.
Казахстан остается страной великих возможностей. Но зачем мне идти работать в акимат или в заместители, если наверху уже сидит сын известного в элите человека, который без опыта сразу становится заместителем акима? Зачем мне это?
Это преступление против развития Казахстана и против народа. Нам нужны честные правила.
Формирование элит крайне важно для общества. В Великобритании нынешний король – настоящий военный летчик, служивший в армии, как и его сын Чарльз. Без этого, даже если ты аристократ, нет права управлять народом. Нужно наводить порядок в армии, чтобы не погибали солдаты.
Элиты обучают своих детей в отличной образовательной системе, что позволяет им формироваться внутри страны, а не за ее пределами. Поэтому необходима такая система образования, которая мотивировала бы элиты учиться и жить в Казахстане.
Именно поэтому многие не возвращаются — у нас нет качественной системы меритократии.
– Были попытки, такие как программа Болашак. Почему результаты оказались скромнее ожиданий? Как можно перенастроить систему?
– Программа Болашак действительно существовала, и Китай внедрил аналогичную программу, но с обязательством на возвращение. Почему это не сработало у нас? Потому что выпускников сразу ставили на высокие должности. Мой отец был отличником Института цветных металлов, но поехал работать мастером на шахту в Жезказган.
Болашакеров следовало отправлять в районные акиматы на начальные должности, чтобы потом видеть, кто из них сможет проявить себя. Необходимо было продумать их интеграцию в систему экономики и госуправления. Этого сделано не было.
Теперь существует президентский резерв. Я знаю людей, которые попали туда честно. Один из них признался, что не хочет работать в госуправлении из-за отсутствия четких правил, по которым можно продвигаться. Другой ушел из районного акимата, потому что его просто не замечали.
– Коррупция остается основной проблемой, которая подрывает любые усилия. Поможет ли повышение зарплат чиновникам?
– В Китае ежегодно расстреливают тысячи чиновников, но это не останавливает коррупцию. В Казахстане с ней боролись всегда, но она продолжает существовать.
Надеюсь, что технологии помогут решить проблему коррупции. Цифровизация проникает в нашу жизнь, и теперь легко отслеживать доходы чиновников и их семьи.
