Первый секретарь Киргизского обкома ВКП(б) - Белоцкий Морис Львович

Изучение прошлого хорошо тем, что можно сво­бодно двигаться во времени — забегать вперед и на­зад, это удобно для стереоскопического восприятия жизни, иначе не понять ни пафос революционных преобразований, нп трагическую кончину лиц, о кото­рых мы совсем недавно почти ничего не знали, а теперь возникла обязательная необходимость знать о них все. Но мы и сейчас слишком мало знаем, ибо сокрыты основные архивы и следственные дела, в которые изымалось при аресте все документальное, связанное с жизнью и деятельностью «врагов на­рода».

Итак, после первого съезда Компартии Киргизии нервозная обстановка всеобщей подозрительности на­каляется, распоясываются демагоги, они приклеива­ют всевозможные ярлыки своим оппонентам, еще не чувствуя, что п под ними уходит земля, что и они — завтрашние жертвы этого же разгула произвола. И вот найден новый «враг народа», нужно лишь каки­ми-то нитями связать его с уже разоблаченным: тог­да все в порядке, дело предрешено. Чтобы окунуться в атмосферу того тревожного, жуткого времени, на миг попытаемся представить себя в качестве одного из «железных большевиков».

* * *

Одурь полуденного зноя нарушил высокий голос трубы. «Тревога! Тревога!» — во всю мощь медных легких кричала полковая труба. Ее волнение переда­лось людям, а потом и лошадям. Со всех сторон раз­дался крик, в твердую глину загрохотали тысячи солдатских сапог и конских копыт. Еще секунду на­зад белевший под ярким солнцем плац сейчас по­крылся красноармейцами.

Я набросил на плечи ремни портупеи, наощупь затянул пояс и, привычно хлопнув рукой по кобуре нагана, выбежал из палатки. Моя каурая кобылица уже крутилась около коновязи, норовя цапнуть вес­тового за плечо. Меня она увидела сразу и легким; танцующим шагом пошла навстречу. Вестовой от­пустил повод. Кобыла высоко вскинула голову и повернулась ко мне боком. Я ухватил луку седла и рывком взлетел в него. Лошадь с ходу пошла в рысь, но я, чуть проехав вперед, осадил ее.

— Становись! — пробежала с правого фланга ко­манда.

Еще секунду назад бесформенная масса людей и животных мгновенно превратилась в четкий строй.

Я увидел, как сбоку, из-за коновязей выехал коман­дир в окружении своих штабных. Издалека я уви­дел, что его бледное лицо покрыто крупными каплями пота. Едва моя каурая тронулась навстречу высоко­му жеребцу, как за горизонтом родился высокий, ноющий звук.

Рванул небо над головой. Земля дрогнула и вверх полетели комья желтой глины. По степи замолотили орудийные разрывы. Невидимая рука перехватила дыхание, сердце больно забилось в гру­ди. Я увидел распяленное криком лицо командира и скорее понял, чем услышал:

— Вперед, за мной!

— Рысью, за мной! — почему-то дискантом закри­чал я и ударил каблуками свою каурую кобылицу. Она прыгнула, всеми четырьмя копытами оттолкнув­шись от земли, и понеслась вслед за командирским жеребцом. Сзади загудела земля — за нами пошел полк. Я догнал командира, и он прокричал:

— Поляки атакуют, нам приказано с ходу контр­атаковать.

Мы неслись сквозь частые разрывы, я чувство­вал, что вокруг и сзади падают люди, но не огляды­вался. Вдруг все стихло, я поднял голову и увидел несущихся навстречу белополяков. Сверкали палаши и золото на квадратных конфедератках вражеских гусаров. Едва я выдернул свою шашку из ножен, как оказался в самой гуще рубки. Я выстрелил из нагана в грудь поляка, оказавшегося напротив меня, ткнул шашкой в живот другому и тут увидел, что над мо­ей головой занесен палаш. Его широкое лезвие зазу­брено. Палаш почернел от крови. Я хочу подставить под него свою шашку, но не могу выдернуть ее из тела врага, которого ударил раньше. Тяну изо всех сил и не могу. Огромный палаш медленно опускается на мою голову, я кричу и пытаюсь поднять свою кау­рую на дыбы, чтобы прикрыться ее головой, но вра­жеский клинок опускается мне на плечо и страшная боль разрывает меня.

— Морис! Морис, — неожиданно я слышу голос жены и прихожу в себя. Керосиновая лампа освещает белую в мелкий цветочек ночную рубашку жены. Она стоит передо мной и протягивает кружку:

— Попей, ты так кричал, что-нибудь привиделось? Холодная вода окончательно выгоняет остатки этого страшного сна, и я понимаю, что нахожусь не на белопольском фронте, а во Фрунзе и за окном не двадцатый, а тридцать седьмой год.

— Так что случилось? — Ее прохладная ладонь ка­сается моего лба и тут я понимаю, что весь в поту.

— Поляк чуть не зарубил меня.

— Поляк? — она тоже делает глоток из кружки и рассмеялась, —так ты снова был на Украине?

— Да, на гражданской.

Сна не было, хотелось курить. Я взял с тумбочки папиросы и закурил.

— Морис, извини, это не ночной разговор, но я вижу, что ты последнее время сам не свой. Нервни­чаешь, ругаешься, почти не спишь, что-нибудь слу­чилось?

— Ты помнишь доклад Сталина на февральском Пленуме?

— Конечно. И что, каким образом это нужное, политически прозорливое выступление нашего вождя может повлиять на твое настроение? Ты, первый секретарь Киргизского обкома партии, все силы отда­ешь не только поднятию края, продвижению в мас­сы линии партии, но и честно борешься против бай­ских сынков, проникших в наши ряды. Ты дни и ночи выкорчевываешь сорняки национализма и группов­щины в рядах партии. В чем партия может упрекнуть большевика Белоцкого, в чем?

— Я тоже думаю, что меня нельзя обвинить ни в мягкотелости, ни в политической близорукости. Нет дня, чтобы я не подписывал приговоры нашим вра­гам, врагам партии Сталина — Ленина. Но вчера, когда ко мне пришел этот наш доморощенный чекист с новым списком подозреваемых в пособничестве вра­гам, он так смотрел на меня...

— Как, как он может смотреть на тебя, своего партийного руководителя? — жена не замечала того, как нервно срывался у нее голос.

— Ты же знаешь, что сейчасу НКВД особые пол­номочия...

— Ну и что?

Папироса потухла, я чиркаю спичкой, она ло­мается достаю новую, она ломается. Жена отбирает у меня коробок и спокойно зажигает огонь. Из мунд­штука почему-то тянет горечью. Я тушу папиросу и беру в руки кружку.

— Как кот на кусок мяса, — продолжаю навяз­чиво засевшую мысль.

— Глупости, ты стал мнительным. Товарищ Ста­лин доволен тобой, иначе ты не был бы членом ЦК партии и ЦИК СССР. Да и Бухарин...

— Бухарин... Что ты знаешь о Николае? Сейчас для него наступили тяжелые времена.

— Тебя не в чем упрекнуть!

— Он так хитро улыбнулся и чуть не шепотом спросил, — тут Белоцкий мастерски передразнил энкаведешника, — «А это правда, что вы одно время разделяли мнение некоторых троцкистов на строи­тельство Красной Армии?»

— Каких троцкистов, что за чушь?!—не поняла жена.

— Ему этого не объяснишь, ему главное бы пят­но — отмыться — не хватит жизни. — Об этом жене объяснять не пришлось: знала и так.

— Тебе надо ехать в Москву, к товарищу Сталину.

— Да-а-а.

Белоцкий Морис Львович.

С 24 сентября 1933 по 22 марта 1937 г.— первый секретарь Киргизского обкома партии. Родился в семье служащих в г. Липович Киевской губернии. В 1916—1918 гг. примы­кал к анархистам, с августа 1918 г. — член РКП (б).

Участник борьбы за установление Советской власти на Украине. В 1919—1922 гг. был на полит­работе в Красной Армии. Награжден двумя ордена­ми Красного Знамени: за отличия на белопольском и врангелевском фронтах и за отличие при ликвида­ции Кронштадтского мятежа в числе делегатов X съезда партии.

В 1924—1931 гг.— на дипломатической и военно-политической работе: консул в Бухарской советской республике, зав. отделом Скопинского уездкома партии, ответработник Северо-Кавказского крайкома партии В 1932—1933 гг.—заместитель председателя ЦС Осоавиахима СССР.

Последняя работа — первый секретарь Киргизского обкома ВКП(б).

В Киргизии М. Л. Белоцкий приложил немало усилий для искоренения групповщины внутри респуб» ликанской парторганизации, для ее организационного и идейного сплочения, для интернационализации всей местной жизни. Был лично близко знаком с Н. Бухари­ным, который по крайней мере трижды в это время приезжал в Киргизию, как по работе, так и на отдых, на Иссык-Кульский курорт Кой-Сары. Во время работы первым секретарем Киробкома избирался де­легатом XVII съезда ВКП(б), членом ЦК партии и ЦИК СССР. Под его непосредственным руковод­ством была подготовлена Конституция Киргизской ССР 1937 года. Но при нем. же начался и активный этап репрессирования партийных и советских деяте­лей в республике.

На самого Белоцкого также поступает так назы­ваемый «компрометирующий» материал с обвине­ниями в троцкизме. VIII пленум Киробкома 22 марта 1937 г. освободил его от обязанностей первого секре­таря республиканской парторганизации, его отзы­вают в распоряжение ЦК ВКП(б). 9 июля 1937г. М. Л. Белоцкий решением КПК при ЦК ВКП(б) был исключен из партии (протокол № 213) и вместе со всей семьей репрессирован. Когда и как оборва­лась его жизнь — неизвестно. По одним сведениям М. Л. Белоцкого не стало в 1938, по другим — в 1944 году.

Приговор и реабилитация Е. Д. Поливанова