Описания саков и скифов древнегреческими авторами
Саки и скифы глазами Херила
Автор поэмы «Персика» древнегреческий поэт с острова Самос Херил писал:
Саки, пастухи овечьи, скифского рода,
Живущие в Азии, пшеницей обильной.
Несмотря на то, что поэма, написанная в V в. до н. э., дошла до нас в фрагментах, немного найдется стихотворных строф, которые бы столь лаконично и емко поставили два основных спорных вопроса реальной истории саков, которые так долго были предметом дискуссий современных историков. Первый постулат Херила — «саки... скифского рода»— убедительно доказал еще в XIX в. видный русский ориенталист В. В. Григорьев в труде, который был озаглавлен слегка перефразированной строкой из Херила. Научный мир принял тождество «саки=скифы», хотя и находились упрямцы, по-прежнему отвергавшие его. Сложнее обстоит дело со вторым постулатом — «пастухи овечьи... в Азии, пшеницей обильной». Как толковать Херила? Имел ли он в виду, что саки пасли овец в Азии, где другие народы воз-делывали обильные хлеба, или сами саки-пастухи выращивали еще и пшеницу? Вопрос очень важный для историка, так как речь идет о типе хозяйства саков: чистые скотоводы или скотоводы и земледельцы?
Этот же вопрос актуален и в отношении хозяйства усуней.
Древнегреческие авторы ярко рисовали непривычный для них кочевой быт саков (скифов). Здесь и тяжелые крытые повозки, которые являются передвижными домами, и громадные отары овец, табуны коней, стада быков, и хозяева этого скота — вооруженные тугими луками лихие всадники, настолько «сросшиеся» с конем, что и ходить-то почти разучились на своих кривых ногах, и специфический запах кочевников, и кумыс, и еще множество других экзотических подробностей, которые будоражили воображение оседлых жителей греческих полисов — земледельцев и мастеровых.
То же самое, независимо от греков, писали древнекитайские хронисты об усунях и гуннах для рисоводов и шелководов долины реки Хуанхэ, запуганных частыми набегами кочевников.
В земледельческих цивилизациях складывался стереотип кочевника-номада — вечного пастуха-бродяги, странствовавшего на необозримых просторах степей и гор и не знавшего своей родины. Он был зачат в одном месте, рожден в другом, а вскормлен далеко и от первого, и от (второго. Ошеломляющий выход кочевников-киммерийцев и среднеазиатских скифов в Переднюю и Малую Азию обусловил рождение легендарного образа кентавра — коня с торсом человека, который как олицетворение кочевника-скотовода вошел в мифологию многих народов.
Моральный облик кочевников, если судить по античным сочинениям, конечно же, оставлял желать лучшего.
Степякам ничего не стоило организовать конные разбойничьи отряды для набегов на земледельческие оазисы, сжечь поселения, перебить мужчин, а женщин угнать в плен. Из черепов убитых врагов они делали чаши, из которых пили на пирах, вытирая при этом бороды скальпами, снятыми с этих же голов. Кочевники пили вино, не разбавляя его водой, напивались допьяна. А если и разбавляли, то только собственной кровью при заключении важных дружественных союзов. Преклонных старцев кочевники убивали, а потом лакомились их мясом.
Подобными «былями» пестрят произведения древних авторов как с побережья Средиземного моря, так и с берегов Хуанхэ. Есть, однако, между ними и разница.
Древнегреческие авторы, описывая саков и скифов, изображают странных, непонятных, суровых, но справедливых, умных и деятельных людей. На страницах их произведений нашлось место для повествования о мудрости скифа Анахарсиса, которого объявили одним из семи мудрецов мира, изобретателем трута, якоря, гончарного круга, и для описания неотразимого обаяния царицы саков Зарины, и для рассказа о патриотизме пастуха Ширака, отдавшего жизнь за свободу родной земли.
Ничего подобного мы не встретим в трудах древнекитайских авторов, где кочевники представлены как хищники, не признающие человеческих законов, не имеющие стыда и совести, помыслы которых направлены только на убийства ради грабежа. «Как дикие звери и птицы» характеризуются кочевники в летописи «Ханьшу».
Итак, довольно суровый, но привлекательный образ кочевника, созданный на страницах произведений греческих авторов, становится отталкивающим, звероподобным, если опираться только на китайские древние хроники. Это лишь один из примеров тенденциозности древних сочинений, прав¬да, проявившейся наиболее рельефно и сразу бросающейся в глаза. Не можем же мы и впрямь предположить, что кочевники были одними по отношению к грекам и совершенно другими в контактах с китайцами. Ларчик открывается просто: греки и их колонии в Причерноморье находились в постоянных и преимущественно дружественных торговых и культурных связях с соседями-скифами. Большую симпатию у греческих авторов вызывала успешная борьба скифов и саков с извечным врагом Древней Греции — Ираном. Идилий в отношениях греков и скифов не было, тем не менее они редко перерастали в открытую вражду. В Центральной Азии все было наоборот. Древний Китай и кочевники вели между собой длительную, с переменным успехом, борьбу — борьбу за выживание, в которой не считались зазорными обман, коварство, удары из-за угла ив спину, ложные клятвы и заверения. Древнекитайские империи, проводя традиционную великодержавную политику по отношению к «варварам», воспитывали ненависть и пренебрежение к ним, подчеркивая изначальную дикость и извечную отсталость степняков. Без такой официальной пропаганды едва ли стали бы возможными мобилизации громадных людских ресурсов на походы в глубь степей и особенно, на строительство Великой Китайской стены, а также стратегические военных дорог к ней.
О чём говорят курганы Прииссыккулья?
